На обочине истории

Революцию не следует путать со смутой, в ходе которой один властный тотем заменяется на другой

«Не страшны дурные вести.
Начинаем бег на месте».
Владимир Высоцкий

Рецепт противостояния дурным вестям, вынесенный в качестве эпиграфа, спорен. Задолго до классика авторской песни профессор математики и по совместительству писатель (возможно, наоборот) Льюис Кэрол сформулировал альтернативную точку зрения: «Чтобы оставаться на месте, нужно бежать сломя голову, а чтобы двигаться вперед, надо бежать в два раза быстрее».

Такова формула поддержания стабильности в современном мире. Нельзя сказать, что в Администрации президента она неизвестна. Три года назад в Послании-2013 Лукашенко продекларировал требование «учиться жить в новом мире, где все меняется». При этом он подчеркнул, что выбор у Беларуси крайне ограничен: «или приспособиться к бурным переменам, или остаться на обочине истории».

Чем закончилась попытка «бежать в два раза быстрее» – хорошо известно. В Послании-2013 слово «модернизация» прозвучало 49 раз, но уже на следующий год в очередном обращении к белорусскому народу и Национальному собранию – только 12. В Послании-2015 места для слова «модернизация» не нашлось (!), а в Послании-2016 оно было упомянуто 3 раза, причем дважды в связи с модернизацией СНГ.

ПРОГРАМИРУЕМАЯ БЕДНОСТЬ

Из культуры не выпрыгнуть. Она устанавливает жесткие рамки для любых попыток что-либо целенаправленно изменить. Вновь обращусь к тексту Послания-2013: «Скажу откровенно, этот бешеный ритм, этот дикий темп, заданный техногенным миром, в каком–то смысле противоречит нашему спокойному, исторически неторопливому менталитету. Мы по характеру несколько другие люди, нежели этот темп. Бешеный темп жизни».

Казалось бы, современный рост – это рост инвестиционный. Хочешь расти – бери пример с мировых лидеров и наращивай инвестиции. В2013 г. так и было сделано. Индекс инвестиций в основной капитал к предыдущему году составил 109,3%. Однако не в коня оказался корм. Белорусская модель на инвестиционный стимул отреагировала практическим удвоением доли убыточных организаций с 5,5% до 10,6%. Не исключено, что их рост принял необратимый характер. Согласно последним данным Белстата (январь-май2016 г.) убыточной является почти каждая четвертая организация – 24.5%.

У стран, сменивших за последние 60-70 лет статус «развивающиеся» на «новые индустриальные», доля инвестиций в ВВП составляла не менее 30% (у Китая до 45%). Но и по этому показателю белорусская модель стремительно деградирует:2013 г. – 26,9%, I полугодие2016 г. – 18,0%. Подобный уровень инвестиций, как свидетельствует международный опыт, – это программируемая бедность. Уверенное движение в данном направление мы сегодня и наблюдаем.

БЕЛОРУССКИЙ ВАРИАНТ РУЧНОГО УПРАВЛЕНИЯ

Согласно историку Александру Ахиезиру, «ФЕТИШИЗМ – иллюзорное, приобретающее подчас массовый характер представление о том, что то или иное явление или действие способно само по себе в отрыве от других явлений быть ключом к решению назревших задач общества».

Формы фетишизма многообразны. Тем не менее на протяжении уже двух десятилетий в лидерах у белорусской власти остается экономический фетишизм, с которым после2013 г. пытается конкурировать фетишизм организационный.

«У нас главная проблема – экономика». «Но не дай бог остановите экономику». «Все это идет из экономики». Вот лишь небольшой перечень экономических лозунгов. Озвученных Лукашенко в 2016 г.

Экономический фетишизм в первую очередь проявляется в вульгарном стремлении свести социальные явления к экономике, а в конечном счете – к производству материальных благ. Человеку в такой системе координат приписывается набор потребностей, таких как алчность, стремление к накопительству, жажда получения как можно большего количества вещей, денег и т.п.

В Беларуси видеть мир через линзы экономического фетишизма склонна не только власть, но и оппозиция. Отсюда ее вера в наличие связи между динамикой доходов населения и готовностью белорусов к публичным протестным акциям. И не беда, что такая связь не подтверждается ни практикой, ни независимыми социологическими опросами.

Убедившись в невосприимчивости белорусской модели к инвестициям в условиях сокращающегося подобно шагреневой коже российского энергетического гранта, Лукашенко пытается «угрозам нашей экономической безопасностипротивопоставить организованность и инициативу, мобилизацию всех ресурсов и умение эффективно хозяйствовать».

Все перечисленное – пример организационного фетишизма, в основе которого лежит вера в возможность административными методами решать основные проблемы экономики. Организационный фетишизм создает иллюзии, что достаточно установить определенные организационные формы труда, государственной жизни, творчества и «человеческий фактор» даст необходимый эффект.

Но как уже отмечалось выше, из культуры не выпрыгнуть. Поэтому всякая организационная форма, находящаяся в противоречии с личностной культурой, будучи перенесенной на чужую почву, отказывается «давать результат».

Что остается в таком случае? Остается «идти от жизни», т.е. в очередной раз пытаться сдвинуть воз эффективности с помощью ручного управления: «Правительство не должно быть какой-то конторой. Оно должно сегодня (прямо об этом надо говорить в сложной ситуации) в ручном режиме управлять экономикой там, где это надо, на месте помогая всем, чем мы можем, предприятиям, губернаторам, председателям райисполкомов, требуя от них безукоризненного исполнения принятых решений и очень высокой напряженности и интенсивности».

Потрясающее признание главы государства. Помощь «всем, чем мы можем» на практике оборачивается списком требований. И так по всей управленческой вертикали от главы государства до бригадира. Благо контрактная система позволяет без особых хлопот освобождаться от тех, кто неспособен безукоризненно исполнять принятые решения. Качество же самих решений при этом остается вне зоны внимания профессионалов ручного управления.

ДВА ОПРЕДЕЛЕНИЯ ДЕМОКРАТИИ

Стабильность, стабильность, стабильность… Лукашенко уверен, что «лимит революций и катастроф народ исчерпал в прошлом столетии. А теперь он хочет жить в мире и достатке, созидая, а не разрушая свое благополучие и благополучие своего молодого и суверенного государства».

Спору нет, любой народ желает жить в мире и достатке, и белорусы, в этом смысле, не являются исключением. Но революции не делаются по заказу, об этом знали еще классики марксизма-ленинизма.

Единственным эффективным средством против революций, как свидетельствует исторический опыт, является демократия. Реальной демократии в Беларуси, если согласится с Лукашенко, «не меньше, чем на Западе». Тут, естественно, возникает потребность в определении, т.к. более многозначного понятия, чем демократия отыскать в политологии не так-то просто.

Предлагаю остановиться на определении, данном в свое время одним из отцов-основателей США Бенджамином Франклином: «Демократия – это договоренность вооруженных джентльменов о правилах поведения».

Но какое отношение оно имеет к нам? К сожалению, НИ-КА-КО-ГО! В этом-то и проблема, и отсутствии свободного доступа к оружию тут не при чем. В Беларуси отсутствует критическая масса джентльменов, т.е. граждан, осознающих свои интересы и готовых их защищать. Нет граждан, нет и общества как совокупности социальных отношений, основанных на солидарности.

Еще раз. Демократия, по Франклину, есть результат договоренности равных между собой субъектов. Она не может быть дана сверху или привнесена со стороны. Важно и то, о чем договариваются субъекты между собой. Они договариваются не о дележе власти и ресурсов. Они договариваются о ПРАВИЛАХ ПОВЕДЕНИЯ, и свою договоренность закрепляют в документе, который в цивилизованном мире принято называть «Конституцией».

А теперь с помощью очередного высказывания Лукашенко перенесемся из XVIII в XXI в.: «Демократия – это прежде всего народ, это государство, которое делает все в интересах народа. Там, где можно рожать, спокойно ходить с детишками, чувствовать себя защищенным, где можно достучаться до власти. Я не хочу сказать, что мы все делаем в этом направлении, но достучаться до самых высоких уровней власти в нашей стране можно».

Демократия, таким образом, – это государство. «Государство для народа». Кому незнаком этот слоган. Стучитесь и вам ответят. Пусть и не с первого раза. Никто же не утверждает, что белорусская демократия идеальна, но государство производит телодвижения в правильном направлении. Главное, чтобы граждане (джентльмены) не путались у государства под ногами.

Если у Франклина понятие «демократия» лишено властного измерения, то у Лукашенко демократия и власть – близнецы-братья как у поэта Владимира Маяковского партия и Ленин. Ничего белорусского в таком понимании демократии нет. Напомню, что на Корейском полуострове расположены два государства: Республика Корея – на юге, и Корейская народно-демократическая республика – на севере.

НЕ РЕВОЛЮЦИИ, А СМУТЫ

Но вернемся к проблеме сохранения стабильности. В свое время философ Николай Бердяев пытался разгадать загадку ее поддержания в стране с низким уровнем государственного сознания. В этой связи чрезвычайно интересен его анализ отношения крестьянства к власти: «Государство существует в атмосфере массового ожидания чуда сотворения порядка и магического удовлетворения ближайших нужд».

При этом первое лицо государства рассматривается как языческий тотем, а само государство понимается не как сила общества, а как существующее само по себе. Оно может быть плохим или хорошим независимо от общества. Такое отношение к государству не предусматривает деятельной ответственности людей за повседневное его воспроизводство.

«В таком массовом неадекватном для государства отношении к нему, – поясняет Ахиезер, – следует искать причину его слабости». Но если устойчивость государства определяется его взаимоотношением с охлократией (с «большинством» в современной Беларуси), то динамику кризисов генерирует не борьба интересов, характерная для западной политической культуры, а стремление массы заменить тотем, не оправдавший надежд, на новый.

Как это реализуется на практике, мы имели возможность наблюдать в1994 г. Но подобного рода замены происходят не в ходе революций, а смут. Последние не являются «локомотивами истории» (по Марксу). В связи с отсутствием критической массы джентльменов (третьего сословия, как это было в Европе в первой половине XIX в.) смуты не могут заменить авторитарный политический порядок на демократический.

Поэтому сложно согласиться с утверждением Лукашенко об исчерпании лимита революций в прошлом столетии. Оно было богато на смуты, но спроса на революцию так никто ни разу и не предъявил. И сегодня не видно сил, способных «приспособиться к бурным переменам», следовательно, вероятность «остаться на обочине истории» для республики-партизанки повышается с каждым днем.