Не спешите радоваться

Хотя бы потому, что в прошлом нас охотно обманывали, а мы им верили. Если они заблуждались, мы спешили считать их ошибки истиной, если они сознательно обманывали, мы охотно обманывались.

Пример из современной жизни. Сообщают, что Беларусь обоснованно рассчитывает собрать больше 9,5 млн т зерна и кукурузы – по тонне «хлеба» на душу населения. Вроде бы это магический показатель, который свидетельствует о достижении полной продовольственной безопасности страны. Но не спешите радоваться. В 1994 году, когда Беларусь стала президентской, она располагала 7,5 млн т зерновых, собранных в 1993 году. Но в стране в то время проживало 10,4 млн жителей. Очевидно, что такой полной продовольственной безопасности в стране не было. Урожайность была ниже, численность едоков – почти на один миллион больше, а среднедушевой сбор зерновых поэтому составлял всего 720 кг.

А ведь демографическая политика была активной

Отметим, что о демографической безопасности говорилось не намного меньше, чем о безопасности продовольственной. Заявляли, например, что избрали для страны активную политику народонаселения, благодаря чему преодолеют «временный» демографический спад, после чего начнется стабильный прирост. В качестве реального для достижения скромного и предварительного показателя называлась численность в 15 млн человек.

Но все не задалось с первого дня, и сегодня министерство обороны сетует на недостаток призывников для формирования полноценной по численности бойцов армии. То есть с продовольственной безопасности получилось, а с точки зрения национальной – потеряли десятки тысяч потенциальных бойцов.

Да и с хлебом не все просто. Оказывается, урожай будет убран без потерь и в оптимальные сроки, если селяне не станут сачковать на работе, если им хорошо заплатят, если техника будет организована, если начальники все это хорошо наладят. Так аграриев наставляет Лукашенко. И получается, что не всякий раз все эти его требования выполняются, урожай без ненормальных потерь никогда не убирается. В большинстве стран, где есть развитое аграрное производство, крестьяне сами знают, что делать на уборке делают, не ожидая наставлений заезжего начальства.

Не ожидая, потому что такого начальства у крестьян нет.

Или крестьяне, или начальство

Это существенное уточнение – если крестьяне есть, то места начальству нет, если есть начальство, то нет места крестьянам. Более того, в советские времена существовало социально-экономическое понятие – колхозное крестьянство. К этой группе принадлежали крестьяне-частники, объединяющиеся на основе обобществления собственных средств производства коллективного труда с целю производства сельскохозяйственной продукции. Объединения многих хозяйств на такой основе образуют колхоз, который владеет неделимыми (между колхозниками) фондами для производства продукции. Первоначально неделимые фонды создавались из имущества колхозников, но впоследствии они прирастали доходами колхозов и растущим государственным финансированием. Вплоть до 90-х годов неделимые фонды считались собственностью колхозов, что сохраняло за ними вывеску «коллективного (негосударственного) хозяйства», которые фактически принадлежали и управлялись государством, формально принадлежали и коллективам и имели право на самоуправление.

В разных странах  колхозы реформировали по-разному. В бывшей ГДР, например,  имущество и землю  сельскохозяйственных кооперативов разделили между членами артели в соответствии с их долей земли и имущества, вносимых при образовании кооператива. Бывшие кооператоры получили право создавать любой хозяйство – фермерское, кооперативное, колхозное, продавать свою долю или сдавать в аренду. Выбирать, возвращаться к своей прежней крестьянской сути или искать иное для себя место в социальной структуре общества.

Аграрная реформа в Беларуси завершилась не только фактической, но и юридической ликвидацией колхозов. Теперь все сельскохозяйственные организации в стране принадлежат государству, управляются государством на государственной земле.

Если в советские времена председателей колхозов называли «красными помещиками», отдавая должное тем возможностям, которые они имели в любом сельском районе, то нынешних руководителей сельскохозяйственных организации можно называть «государственным управляющим», а президента страны, учитывая его известное отношение к отрасли, верховным аграрием страны.

Крестьян же в стране давно нет, есть сельскохозяйственные рабочие, сезонники, батраки, которые не могут найти себе заработок помимо направления службы занятости.

Мы за смех!

В общем, смешно получается. Последние годы реформаторское кредо Александра Лукашенко звучит так: « У нас большие задачи, задачи огромной важности, которые мы должны решить. И реформа – это то, что будем совершенствовать, расширять и углублять, что мы умеем делать. Создавая новые производства. Реформы и еще раз реформы, но как совершенствование того, что у нас есть. Будь то образование, здравоохранение или сельское хозяйство». Звучит как в известной эпиграмме Юрия Благова: «Мы за смех! Но нам нужны подобрее Щедрины и такие Гоголи, чтобы нас не трогали». Благов иронизировал над словами Георгия Маленкова, который, не отрицая роли сатиры в обществе, поучал авторов ограничиваться критикой отдельно взятых бюрократов, не замахиваясь на критику генеральной линии партии.

В современной Беларуси именно это и происходит.

Эпиграмма Благова была опубликована хоть после смерти Сталина, но моментально приобрела популярность и сохранилась в памяти целых поколений. Когда перемены начнутся в Беларуси, а это когда-нибудь, произойдет, многое нелестное люди скажут и об аграрной реформе Лукашенко. По цели и результату она напоминает тезис из школьного советского учебника по обществоведению, согласно которому колхозная форма собственности сольется с государственной, станет общенародной. На самом же деле коммунистической, ничейной, поскольку само государство переживет себя и переродится во всеобщее общественное самоуправление.

Классов нет, отношений собственности нет, экономических отношений нет, между людьми остаются только технологические отношения. При Ленине – по поводу электрификации, при Сталине – по поводу коллективизации, при Хрущеве – по поводу механизации, химизации и всеобщего внедрения кукурузы, при Брежневе – по поводу мелиорации.

Иными словами, речь шла не об экономике, только о технологии.

Лукашенко фактически сохранил риторику – главное не произвести, а продать, на самом же деле весь свой нерастраченный темперамент отдает технологиям управления и производства. Например, в связи с ожидаемым с небывалым в истории урожаем Лукашенко заявляет, что по этой причине «пойдут подвижки по молоку, мясу и даже по экспорту нашей сельскохозяйственной продукции, так значит должны быть деньги в стране. У крестьян есть все, чтобы поправить экономическое положение хозяйств».

Ленин: все эти качества крестьянин утратит

Что на это возразить? Каким бы бедным ни был крестьянин, у него всегда есть возможность поправить изгородь вокруг своего участка. К этому его побуждает крестьянская суть, статус хозяина и необходимость конкурировать с сотоварищами по своему мелкобуржуазному классу. Все эти качества крестьянин утратит, если его лишить средства производства и земли. Это очень хорошо понимал Ленин, а наше современное аграрное начальство во главе с Лукашенко этого не понимает. Они стараются воспитать в сельчанах «чувство хозяина», лишив их земли и собственности. Они если и работают, то исключительно за прокорм, по привычке довольствуясь очень ограниченным потребительским минимумом.

Ожидать от них трудовых подвигов ради доходов начальства невозможно. Но начальство с этим медицинским фактом не может согласиться. Например, в начале т. г. Лукашенко проводил совещание по проблемам АПК Витебской области, который, в общем, устойчиво развивается, но работает бесприбыльно. Точнее, с огромными и растущими долгами. Так, его предприятия задолжали бюджету, банкам, кредиторам и прочим партнерам по бизнесу около 1,5 млрд рублей. Сравнимые по масштабу убытки имеют АПК и остальных областей.

Это немалые деньги для многих экономик, для нашей страны – огромные. Эти долги погасить невозможно, какими бы удачливыми ни были ежегодные урожаи. Во-вторых, отношение между государством и сельским хозяйством давно утратили свою экономическую природу, поскольку ни государство, ни организации не работают над получением прибылей, они озабочены исключительно освоением денег, получаемых из других источников.

Вспоминается далекий уже 1995 год, когда возникли трудности с финансированием уборочной, молодой тогда еще Лукашенко заявил аграриям: «Денег нет? В банке есть. Идите и возьмите!» С той поры и повелось…

Разумеется, да, все радуются высокому урожаю. Но ему требуется именно экономическая оценка, без которой суть события невозможно представить. В течение всего своего президентства Лукашенко не устает вспоминать 90-е, когда в СССР власти вынужденно прибегли к карточному рационированию продовольствия для населения: «Не дай бог, опять вернуться к этому. Мы к этому уже никогда не вернемся. Потому что все, что надо для людей, мы всего производим по приемлемым ценам».

Но, как говорится, никогда не говори никогда. Александр Лукашенко, бывший в те годы сельскохозяйственным менеджером низкого уровня и сторонником «перестроечных» экономических новаций, если бы хотел, сказал бы о том, что было, больше и по существу. Дело же, в основном, заключалось в следующем. В конце 80-х – начале 90-х реально заработали перестроечно-ускорительные процессы в народном хозяйстве, которые, вопреки ожиданиям, не привели к росту экономики. В то же время применение прогрессивных форм стимулирования оплаты труда повысило денежные доходы населения, при этом правительство старалось сохранять розничные цены неизменными. Как сказал бы Лукашенко, приемлемыми. В итоге цены остались прежними, зарплаты выросли, товарного изобилия не возникло, разразился товарный голод.

Например, с 1985-го по 1990-ый среднемесячная заработная плата в народном хозяйстве БССР выросла со 171 до 263 рубля (в 1,54 раза), в сельском хозяйстве со 164 до 258 рублей (в 1,57 раза), притом объем валовой продукции сельского хозяйства по сравнению с 1985 годом составил только 98,6%. Вот отсюда и карточки-талоны.

Роковой 2011 год

Никакого секрета в этом нет, восстановлением равновесия занялся допущенный в экономику рынок, который попутно устранял «косяки», характерные для экономической политики Лукашенко. В результате население приучило себя жить в условиях гиперинфляции, после в условиях высокой инфляции, в последние годы — в условиях относительно низкой инфляции. На эту тропу правительство вступило после катастрофы 2011 года, когда, следуя директиве Лукашенко поднять СЗП выше 500 долларов, в три раза обесценило рубль. После этого в обязательном порядке настолько подскочили цены, что значительная часть населения для восстановления «социальной справедливости» потребовала восстановления талонной системы в торговле. Разумеется, это было немыслимо. Эту тему высшие начальники отказались даже обсуждать. За всех пришлось отдуваться назначенной первым заместителем министра сельского хозяйства Надежде Котковец, которая вошла в историю заявлением, что на рынке «хаотически сложились цены», видимо, на основе спроса оценив явление в целом «вывихом в этой связи».

И всякий мог понять, что отменные спецы по «ручному управлению экономикой» полностью потеряли свои полномочия в ней.

Разумеется, с исторической точки зрения, можно иногда вспоминать 90-е. Но если думать о будущем, то разумнее изучать уроки 2011 года.