Моя твоя не понимай или на каком языке говорят белорусские законодатели

Начну с конкретного примера, позаимствованного из стенограммы Палаты представителей от 17 мая 2018 г. Выступает депутат Анна Канопацкая. Цель выступления – отмена так называемого декрета о тунеядцах. По ее мнению, декрет не соответствуют действующей Конституции и международным нормам, да и как он может соответствовать, если само понятие «не занятый в экономике» является белорусским ноу-хау и по существу высосано из пальца.

Я не юрист. Отсылки к статьям Конституции меня если и задевают, то по касательной. Но Канопацкая выступает перед законодателями. Уже сам этот факт исключает любое обсуждение, а тем более обсуждение столь резонансной в белорусском обществе проблемы, на бытовом языке.

Однако в своих представлениях по поводу уровня законотворческой культуры народных избранников я ошибся. Вот как председательствующий (судя по стенограмме, звали его Андрейченко В.П.) подытожил выступления своего коллеги: «Жаль, что вы думаете только за тех, кто не работает и ведет асоциальный образ, а не думаете за нормальных людей, которые страдают в семьях от этих, которые годами не работают и пользуются благами тех добросовестных людей, которые ведут нормальный образ жизни (Аплодисменты.)».

В приведенном фрагменте стенограммы ключевым следует считать слово «аплодисменты». Оно однозначно свидетельствует, на чьей стороне оказалось абсолютное большинство депутатов. Канопацкая ссылается на 23 статью Всеобщей декларации прав человека, провозглашающую право каждого на свободный без принуждения труд. В ответ звучит сожаление по поводу ее сосредоточенности исключительно на тех, кто ведет асоциальный образ [жизни]. Канопацкая обращает внимание на статью 41 Конституции, гарантирующую «право на труд как наиболее достойный способ самоутверждения человека». Ей оппонируют разглагольствованием на тему страдания «в семьях от этих, которые годами не работают».

Я не слежу за работой белорусского парламента, т.к. интересуюсь исключительно событиями, последовательно игнорируя новости. Отличить первые от вторых несложно. События имеют последствия. Новости привлекают внимание (Екатерина Шульман).

После 1996 г., благодаря решительной поддержке «большинства» на втором конституционном референдуме, возможности парламента генерировать события были сведены к минимуму. Это мое личное, т.е. субъективное мнение. Не исключено, что оно является ошибочным. Лукашенко, например, придерживается иной точки зрения. Он постоянно хвалит парламентариев за деловой стиль, продуктивную законодательную и международную деятельность.

Разумеется, и оценки главы государства далеко не беспристрастны, т.к. он – человек заинтересованный. Не зря же Послание-2016 содержит замечательный пассаж-признание, обращенный к депутатам: «мои люди, мои дети, и я буду вас поддерживать всячески».

Вариантов всего два

Подведем предварительный итог. Даже обсуждая резонансный законопроект в стенах парламента (не на базарной площади и не в сельском клубе), белорусские законодатели не способны перейти на профессиональный язык. Почему? Может быть от нежелания выполнять свои профессиональные обязанности или от неуважения к обсуждаемой проблеме?

Полагаю, все гораздо проще и одновременно сложнее. Чтобы говорить по-английски необходимо либо пройти в детстве социализацию в англоговорящей среде, либо потратить годы упорного труда на его изучение. Во втором случае родным английский для человека все равно не станет, и думать на нем он не сможет. Так и белорусские законодатели, как в Конституции их место в политической системе страны не прописывай («Статья 90. Парламент – Национальное собрание Республики Беларусь является представительным и законодательным органом Республики Беларусь»), но самостоятельную ветвь власти они не формируют и говорить, а тем более мыслить, будут продолжать на языке подчинения, на языке, который является для них родным.

Подкреплю сказанное цитатой, позаимствованной из лекции публициста Александра Архангельского «Культура как фактор политики»: «Политик должен иметь готовое представление, которое ему вкладывается в голову и дальше транслируется, перебрасывается. Это мне напоминает ситуацию с Б.Н. Ельциным на похоронах Сахарова, когда Б.Н. Ельцин вышел на трибуну и попытался определить, кем же был Сахаров для новой России, которую Ельцин возглавил. Он вышел и сказал: «Сахаров был, – и минут пять молчал, а потом из себя выдавил, – ум, честь и совесть нашей эпохи».

А что первый президент России мог сказать, если иным ценностным языком, кроме советского, он не владел. А что могут сказать белорусские законодатели, обсуждая на языке родных осин понятия, позаимствованные из иной цивилизации («право», «закон» и т.п.)! Было бы наивно ожидать, что они в состоянии отвечать на рациональные аргументы оппонентов своими же рациональными аргументами. Поэтому нет смысла стрелять в пианиста – он играет, как умеет.

Язык, как учил немецкий философ Мартин Хайдеггер, есть дом бытия. В расколотом обществе он автоматически отделяет свой мир от чужого, что и продемонстрировала стенограмма Палаты представителей от 17 мая 2018 г. Язык белорусских законодателей – это, по существу, язык сельского, аграрного мира, в котором огромную роль играет эмоциональный контекст. Ему глубоко чужда четкость формулировок языка западных коллег. Это язык словоблудия, скрывающего реальный смысл, а не выявляющий его.

Язык – средство коммуникации. Без языка, формирующего общие понятия, не может возникнуть современной нации. Взять для примера слово «патриотизм». Для одних – это «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам», для других – любовь к государству. На стороне «других» сегодня активно выступает официальная наука. В частности, журнал Института социологии НАН РБ «Социологический альманах» печатает статьи, целью которых является сохранение чувства государственного патриотизма в условиях информационной агрессии.

«Советское общество, – пояснял философ Мераб Мамардашвили, – оперировало языком, который не был адекватен реальности, более того – в действительности происходило нечто совсем инородное этому языку». А насколько адекватен язык постсоветских белорусов, формирующийся под влиянием государственных СМИ? Можно ли на нем описать состояние экономики, общества и государства на современном этапе их развития (деградации)?

Откроем любой пресс-релиз, опубликованный на сайте president.gov.by. С вероятностью близкой к 100% он будет содержать фразеологизм «президент потребовал», что, по мнению редактора сайта, должно способствовать формированию у читателя чувства «уверенности в завтрашнем дне». Этой же цели служат активно внедряемые в массовое сознание фразеологизмы «железная дисциплина», «наведение элементарного порядка», «в Беларуси демократии не меньше, чем на Западе» и т.п. Все логично, если есть кому потребовать наведения элементарного порядка в стране, то рано или поздно такой порядок будет наведен. Надежда, как известно, умирает последней.

Следует обратить внимание и на активное формирование экспортного варианта языка. С его помощью авторитарная власть пытается вписать деградирующую «белорусскую модель» в современный динамичный мир. У экспортного варианта языка – свой тезаурус (специальная терминология). Читатель не ошибется, если, натолкнувшись на фразеологизмы «взаимный диалог», «взаимовыгодное сотрудничество», «честная конкуренция», сделает вывод, что речь идет о внешней, а не о внутренней политике.

И в заключение процитирую Владислава Суркова, далеко не последнего человека на российском идеологическом поле: «У нас должна быть своя версия политического языка. Иначе мы обречены на то, как говорится, «кто не говорит, тот слушает». А тот, кто слушает, тот слушается. Если мы самостоятельный народ, мы должны участвовать в разговоре».

Беларусь – не Россия. Не тот масштаб. Претендовать на свой политический язык она не в состоянии, но она может выбирать. Выбор, однако, невелик, т.к. вариантов всего два: язык России (язык Суркова) и язык Запада.