100 лет революции: Жизнь людей в социалистическом лагере

После 1945 года население Восточной Европы было политически активным, симпатизирующим левым партиям, включая коммунистов, при том, безоговорочно не голосовало, как считали многие наблюдатели, за будущую власть коммунистов.

Иными словами, общество проигрывало конкретную ситуацию, но в тоже время определялось с соотношением сил, с уточнением конфигурации политического пространства, с организационным оформлением оппозиционных институтов.

Репрессировали и нацистов, и антифашистов

Преобладающие «левые» настроения в обществе не исключали демократию, но проявлялись как антитезисы обанкротившихся в прошлом фашистских (нацистских) диктатур. Чтобы остановить такое нежелательное развитие, потребовался и «нажим», и вполне натуральное манипулирование общественными настроениями, и брутальные полицейские технологии, применяемые в СССР. Например, в Восточной Германии, как и в других оккупационных зонах, началась стихийная денацификация общества. Но в советской зоне вместе с бывшими нацистами репрессировали и их политических оппонентов. Для интересов Москвы здесь понадобилось объединить в одну партию социал-демократов и коммунистов, сохранив на политической сцене несколько мелких партий — «для ассортимента».

Замечательная получилась штука. С одной стороны, она позволяла создавать витринную картинку демократии, а с другой, обеспечивала правдоподобные результаты «волеизъявления» на выборах, которые после вносились в исторические хроники, в справочники и энциклопедии, чтобы питать умы будущих «советологов», которым для анализа предлагалась не политический процесс, а его извращенное отражение «в документах». По типу уличных официальных лозунгов: «Партия и народ – едины!»

Заглатывая такую наживку, множество исследователей, журналистов, «прогрессивных интеллектуалов», вполне согласились «плавать на поверхности», считая, что могут достичь значительных аналитических глубин. Таким способом был обнаружен, описан по внешним признакам, но остался недоступным феномен, который в советском «новоязе» презентовался просто – притягательная сила идей коммунизма. Как Лемносское чудовище. С той непринципиальной разницей, что внешние признаки коммунизма были очевидными, но по существу он оставался непонятым. В классификациях недостатков не было, отсутствовало научная картина.

Буржуазия голосовала за своих могильщиков

Можно понять аналитиков, когда они принимали к исследованию очевидные предметы, но их интерпретация оказывалась противоречивой. Например, литовцы, латыши и эстонцы к лету 1940 года жили при капитализме, в буржуазном обществе с преобладающим непролетарским населением, но однажды вручили власть над собой своим классовых антагонистов. Большинством — подавляющему меньшинству, фактически маргинальному и агрессивному. Уподобились китам, выбросившимся на сушу.

И что делать? Если отказывает здравый смысл, если позитивная наука не отвечает на вопрос, то следует искать в «коллективном бессознательном». Там множество неявных аргументов — мифы, предрассудки, верования, а главное люди. Среди новейших социальных типов, например, «латышские стрелки» и множество латышей на постах ВЧК, созданной поляком Дзержинским.

Это исторический факт. Оставалось предполагать, что не ВЧК является продуктом «коллективного бессознательного», но ВЧК сама создает ирреальную действительность. В этом случае понятно, почему обычные буржуа начинают строить новое общество, «нового человека». Ленин на этот счет не сомневался, утверждая, что для строительства совершенного социального здания должны использоваться никчемные человечки (филистеры и мещане), мусор, которые подвергаются «перевоспитанию»…

Тип добродетельного вора

На самом деле так оно и случилось. Но не в полном соответствии с позитивным замыслом, а с принципиальными отклонениями от идеала. Как метко отметил следователь Березкин из рязановской комедии «Берегись автомобиля», «появился новый тип преступника». Он и Шекспира читает, и даже социально честен, борется за справедливость, но незаконными, хоть и гуманными способами. По словам одной из жертв «добродетельного вора» Деточкина продавца комиссионки Димы Семицветова, все потому, что никто не отменял ни личную собственность, ни деньги.

Современные интеллектуалы возродили моду на искания рационального в иррациональном и вновь находят там множество «красных человечков» — виновных, преступных, агрессивных. И жертв, и собственных палачей…

Хотя все проще. Всякий коммунизм начинается экспроприацией частной собственности, которая упраздняет буржуазию как класс. Тем самым упраздняется политика и остается одна идеология, а она, в свою очередь, теряет свою предметность. Это необходимая и достаточная предпосылка для появления «красных человечков». Например, почему коммунизм не прижился в США? Вопрос интересный, сложный. Представляется, главным способом потому, эта предпосылка в Америке оказалась не реализованной. В европейских странах, попавших в зону советского господства, были проведенные принципиальные преобразования в пользу социализма – национализации, коллективизация сельского хозяйства, все делалось по советским шаблонам. Но, как отмечалось выше, в большинстве своем население не голосовало за коммунистов. В последующие годы (волнения в ГДР в 1953 году, восстание в 1956 году в Венгрии, перманентные конфликты в Польше, Пражская весна 1968 года) популярность властей (как сейчас сказали бы рейтинги) падала, но в любой из этих стран власти всякий раз обеспечивали себе нужные результаты на выборах…

«Красные человечки» были розовыми

Иными словами, восточноевропейские «маленькие красные человечки» были скорее «розовыми», в той мере либеральными, в которой это было возможно в действующей системе. В 70-е годы поляки симпатизировали Эдварду Гереку, формальному коммунисту, который попробовал приобщить народ к обычным ценностям общества потребления. В итоге интерес к нормальной жизни у поляков сформировался, но при социализме, который ее исключал.

Это называется, попасть в переплет.

Вплоть до 4 июня 1989 года, когда состоялись первые свободные (полусвободные, на самом деле) выборы в Польше и во всей послевоенной Восточной Европе. Справедливо считается, что эта «полусвобода» спровоцирована реальными изменениям в СССР. Не умаляя заслуги «Солидарности» и польского народа, отметим, что еще 1 декабря 1988 года был принят Закон СССР «О выборах народных депутатов СССР», а через три месяца состоялись «частично свободные выборы». «Частично» потому, что действующая власть поделилась малой толикой своих полномочий, которые всегда были абсолютными. Попросту говоря, была обещано, что оппонентов, если они появятся, сразу репрессировать не станут. «Тонкий лед», на который, по словам Адама Михника, вступила Польша, давал ей надежду и возможность перейти на другой берег и не провалиться.

Пошли и перешли.

Валенса: президент Польши против лидера «Солидарности»

И в СССР, и в Польше большинство на выборах получили власти, но победили более активные их оппоненты, которые в условиях открытой политической борьбы полностью изменили расклад сил и задали общий ход движению. Примечательно, что «розовой» «Солидарности», когда она пришла к власти, пришлось решать типично рыночные проблемы, исключающие ее прежние профсоюзные технологии.

«Польское чудо», которое в скором времени удивило весь мир, оплачено падением популярности «Солидарности». Его лидера Леха Валенсы в качестве первого президента демократической Польши. В большой степени эти «чудеса» оставались несовместимыми с ментальными качествами поляков, но отменно сработала польская элита. Этот успех обеспечен не столько социальными процессами, сколько политическими, если к политике относиться как к особому виду общественной деятельности.

Фото blogs.reuters.com

Политика. В августе 1968 года пять стран-участниц ОВД (СССР, ГДР, ПНР, ВНР, БНР за исключением Румынии) ввели войска в Чехословакию, как официально утверждалось, по просьбе руководства этой страны, чтобы предотвратить контрреволюцию. Эту кампанию можно назвать вторжением унтер-офицерских жен, поспешивших высечь себя, чтобы избежать публичной порки «в противном случае». Светлана Алексиевич, критикуя «совка» признается, что ползучая эволюция лучше всякой революции, но гораздо больше смысла в изречении Энгельса: Люди считают, что сознательно делают историю, а она над ними смеется. После «контрреволюции» ЧССР вернулась на исходные позиции в общественной жизни, а в народном хозяйстве повернулась вспять, стала самой ортодоксальной экономикой среди всех соцстран.

Утратила перспективу.

Под властью «условных либералов»

Да, виноваты «красные человечки», которые помогали Брежневу штурмовать Прагу. Прежде всего, Ульбрихт, Гомулка, Живков, Кадар. О каждом из них можно сказать – настоящий немец, настоящий поляк, настоящий болгарин, настоящий венгр. Яношу Кадару удалось пережить «контрреволюцию» 1956 года и по настоятельной просьбе Кремля стать руководителем страны. Но он вступил в игру по собственным правилам. Поддержал вторжение в Чехословакию, но отметил, что наряду с военным, должны быть приняты политические решения. Не привлекая излишнего внимания Кремля, фактически создавал смешанную экономику. Позже это назвали «гуляш-социализмом». «Красный» Кадар действовал как «розовый», как социал-демократ, точнее, «еврокоммунист», понимающий реальное значение рыночной экономики для любого общества. Результаты его экономической политики заинтересовали таких же «условных либералов» в СССР, которые при Хрущеве разработали «хозрасчетную» реформу, принятую Косыгиным, но свернутую Брежневым.

Страх присущ всякому человеку, что восточному, что западному. Бояться — значит быть. Но всякий раз, когда исчезала непосредственная опасность, человек всегда возвращался к нормальной жизни. В 1953 году после смерти Сталина на улицы вышли берлинские рабочие, после XX съезда выступили венгры, после косыгинской реформы, руководство ЧССР взяло ее за образец для дальнейшего развития. Не пустили и никого с миром из системы не выпустили. Советское руководство отказалась от реальных реформ. Над реальным делом восторжествовали имитации. Если взять экономику, то едва ли не каждый год та или иная республика, Москва и Ленинград, каждая отрасль по очереди проводили экономические эксперименты, «совершенствовали совершенное», но ситуация только ухудшалась. Не было революций, не было и «ползучих эволюций», которые, накапливаясь, давали надежду на качественный скачок.

Майдана не было, народ погибал не на баррикадах. От бессмысленности бытия, от водки. На этот счет есть страшная статистика, но достаточно вспомнить два шедевра – «Утиную охоту» А. Вампилова и «Москва — Петушки» В. Ерофеева, литературные свидетельства, но убедительные по весомости фактов. Об этом раньше писал и Глеб Успенский, а Александр Герцен даже называл причины этого порока. Разумеется, писатели не раздавали рецепты, не обещали излечение, не обвиняли своих героев.

Возможно, они думали, что с изменением условий жизни поменяются и нормы жизни, станут привычными. Разумеется, перебарщивали. Но нельзя согласиться с огульными приговорами, претендующими на роль социологических открытий. Например, утверждается, что в отличие от других народов, белорусы не приветствуют частную собственность на землю. Опросы показывают, что большинство респондентов ее не воспринимают.

Но мышление предметно. Если только спрашивать, но ничего не давать, то респонденту трудно определиться с сущностью проблемы. Напротив, он совершенно определенно относится к своему дачному участку, к участку, полученному для строительства дома. То есть старается их оформить в собственность.

После таких «замеров» одни социологи называют белорусов коллективистами, а другие «швондерами». На самом же деле белорусы обычные нормальные люди.

Общей бедой политиков, чиновников, оппозиционеров и, скажем так, «оппозиционеров оппозиционеров» стала завышенная самооценка, которая с годами не снижается, а даже растет. Исключая единицы скептиков, которые считают, что никто нас нигде не ждет, никому мы не нужны, и вообще не повезло, большинство верит, что нас примут в любую приличную компанию, если придем, а не понравится, собственную организуем.

Тем временем грянули перемены: прежние возможности утрачены, новые не созданы и та история, которая четверть века назад началась как общая для всех «солагерников по социализму» рассмеялась в лицо белорусам. От революции мы отказались, но и в «ползучих эволюциях» не преуспели. Разбазарили ресурсы, не реализовали возможности, упустили шансы. То, что можно было просто взять, сейчас оказалось недоступным.