Дай Бог, чтобы не было войны…

Польша, с нападения на которую 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война, стала жертвой обстоятельств и выбора как такового не имела. Германия и Советская Россия договорились между собой об извлечении взаимной выгоды из сложившейся ситуации, ради которой Польша должна была исчезнуть с политической карты Европы.

Повод для начала войны не искали. Его «организовал» Гиммлер, по приказу которого группа узников концлагерей, переодетых в польскую военную форму «атаковала» немецкую радиостанцию в Глейвице, расположенную недалеко от польской границы. Сразу после нападения польских «террористов» уничтожили эсэсовцы, но в СМИ эта провокация была представлена очередным свидетельством неизбывной и наглой германофобии поляков, которая приобрела масштабы, угрожающие безопасности рейха. Германия возжелала возмездия, и Гитлер откликнулся на зов нации, приказав вермахту выступить против Польши. В пятницу, 1 сентября, по Польше был нанесен массированный удар всеми родами войск.

Это вызывало недоумение у немцев

Хотя отметим, в восприятии нападения на Польшу, в отличие от «аншлюса» Австрии и фактического захвата Чехословакии, немецкое общество не было столь единым, а внешняя политика Гитлера у многих вызывала недоумение. Ведь прежние акции имели в подтексте идею воссоединения немецкого народа и не встречали серьезного сопротивления у народов, чьи национальные интересы при этом ущемлялись. А в случае с Польшей была объявлена война, которая оказалась хоть и непродолжительной, но ожесточенной с обеих сторон. Многие отдавали себе отчет в том, что Англия, связавшая себя обязательствами с Польшей, не останется в стороне от конфликта. Что это? Война на два фронта? Мировая война? Но такую войну ограниченная в ресурсах Германия никогда не выиграет…

В мемуарной немецкой литературе содержится много очень любопытных соображениях на этот счет, и не всех их  можно отвергнуть ссылкой на то, что история, включая документированные позже свидетельства очевидцев и участников, пишется исключительно победителями. Например, очень близкая к нацистской верхушке и известная в мире немецкая актриса и кинорежиссер Лени Риффеншталь, после войны жестко допрашивалась оккупационной администрацией союзников на предмет того, спала она с Гитлером и с Геббельсом или нет. Американцев это обстоятельство по какой-то причине особенно интересовало. Актриса, была, что называется, просвечена со всех сторон, но, понеся принципиальные имидживые потери, была отпущена на свободу.

И в толстенном томе воспоминаний Лени стоит на своем — не спала! Опять же, многих коробит, что Риффеншталь  в своем почти тысячестраничном мемуарном томе не прибегает к «измышлизмам», характерным для авторов многих воспоминаний, в том числе и канонизированных в качестве документальных источников «о времени и о себе».

Уход за грань канона

Риффеншталь пишет только о том, чему на самом деле была свидетельницей, в чем персонально участвовала, что лично организовывала, о чувствах и впечатлениях, которые при этом испытывала. Ее повествование  нелицеприятно. Лени в изложении своих прежних поступков и комментариях, постоянно уходит за грань дозволенного, отдавая отчет о возможных последствиях этих откровений для себя лично.

Она пишет, что объявление войны Польше оказалось для нее непостижимым. Буквально за несколько дней до начала войны в ее присутствии, Гитлер обсуждал со Шпеером, в то время главным исполнителем своих градостроительных проектов, план архитектурного преобразования Берлина и при этом воскликнул: «Дай Бог, чтобы мне довелось это увидеть, и чтобы меня не вынудили вести войну».

Впрочем, вероятно многие в те дни для себя объясняли этот шаг Гитлера только лишь стремлением получить коридор, который связал бы с рейхом Данциг и Восточную Пруссию. Стремление, которое, несмотря на все усилия германского правительства, наталкивалось на необъяснимое нежелание поляков пойти на уступки. И, в конце-концов терпение фюрера иссякло. Эта же точка зрения являлась официальной, а благодаря газетам, радио и пропагандистским фильмам, и общепринятой. Пробуя объяснить ситуацию для себя лично, многие немцы считали, что Гитлер объявил войну, поскольку надеялся, что Англия останется равнодушной несмотря на гарантии, которые она предоставила Польше. И потому фюрер верил, что война будет скоротечной и победной.

В общем, замечания интересные, прежде всего психологически. Ведь откуда г-же Риффеншталь (и еще 99,9% немцев) было знать, что к Пакту, подписанному 23 августа 1939 года Молотовым и Риббентропом в Москве, имелся секретный дополнительный протокол, согласно которому Польша подлежала окончательному уничтожению в качестве государства союзными усилиями Германии и СССР. Они не могли предположить, что даже если бы речь шла только о Данцигском коридоре, то Англия не осталась бы нейтральной, что речь идет не столько о налаживании прямого транзита между Восточной Пруссией и рейхом, сколько о Мировой войне.

Это безумие, стрелять женщин и детей

В начале второй недели войны Риффеншталь попала в Данциг, где была приглашена на обед, данный местным гауляйтером в честь прибывшего в город Гитлера. Лени, сидевшая слева от фюрера, стала свидетелем примечательного события: ординарец доставляет Гитлеру телеграмму ОКХ (верховное командование сухопутных войск — вермахт. – Авт.), адресат  которой настоятельно просит Гитлера о разрешении штурмовать Варшаву.  И, как пишет Риффентшаль, Гитлер возмутился поведением поляков: «Уже третий раз мы настоятельно предлагаем польскому правительству сдать Варшаву без боя. До тех пор, пока в городе находятся женщины и дети, я не хочу, чтобы стреляли. Я хочу, чтобы мы еще раз предложили им сдаться и предприняли все возможное, чтобы убедить в бесполезности сопротивления. Это безумие, стрелять в женщин и детей».

В это невозможно поверить, но на самом деле Гитлер произнес эти слова. Лени Риффеншталь пишет, что они в ее изложении звучат как оскорбление памяти миллионов людей, ставших в будущем жертвами Гитлера, но они были произнесены. Но может быть, что они всего лишь свидетельствуют о его (Гитлера) шизофрении…

Вскоре после возвращения из Данцига Лени узнала о падении Варшавы, а немного позже всех удивили слухи о том, что русские просачиваются в районы, оккупированные немцами в Галиции. Речь шла о нефти. Руководство вермахта возмущалось, но Гитлер отдал личный приказ — немецкие генералы вынуждены были уступить. После этого на большой карте театра военных действия в ОКХ флажки, обозначающие линию фронта,  были отодвинуты на восток. Эту процедуру снял на пленку один из операторов киногруппы, возглавляемой Риффеншатль. Он слышал, как присутствовавший при этом офицер сказал: «Немецкие солдаты заплатили за эти территории своей кровью. А Гитлер подарил их русским».

Зная о том, что случилось неполных два года спустя, вполне можно подумать, что Гитлер таким образом скрывал свои коварные замыслы, пытался усыпить бдительность Сталина — чтобы в нужный момент удар оказался надежным, следовательно, неожиданным. На самом деле именно такая точка зрения стала основной для объяснения всех последующих политических ходов Гитлера.

Спустя много лет после завершения войны на стихи Евгения Евтушенко композитором Эдуардом Колмановским была написана песня «Хотят ли русские войны?». Отрицательный ответ на сформулированный в ней вопрос стал хрестоматийным, но подтверждается он только полученным советскими людьми военным опытом. На таких же посылках построено и распространенное утверждение о том, что нападение немецких войск прервало мирный, созидательный труд советских людей. Страна Советов на самом деле трудилась, не покладая рук, но в основном была занята созиданием оружия, с помощью которого она должна была сокрушить любого противника.

Эта «военно-патриотическая лирика» легко проверяется «алгеброй» хозяйственного развития страны с его знаменитым упором на производство продукции «группу А», в которой большинство по удельному весу и «ассортиментному минимуму» принадлежало продукции военного назначения. Хотя и тут не все было гладко, как пишут в учебниках и утверждают советские историки.

После смерти Сталина многие историки, литераторы, журналисты, военные публично размышляли о том, почему вождь не прислушался к поступавшим в Кремль данным о том, что Гитлер готовит нападение на его страну. Но никто не посмел процитировать, допустим, заявление журнала «Коммунистический интернационал», которое связало начало Второй мировой войны не с на нападением на Польшу, а с объявлением войны Англией и Францией. В первомайском воззвании Коминтерна 1940 года говорилось: «В ответ на грубое нарушение нейтралитета скандинавских стран Англией и Францией, Германия ввела свои войска в Данию и Норвегию».

… Боялись, что с них за это спросят. Даже самые мужественные «шестидесятники» боялись вспомнить, что в тот момент Сталин обязывал всех считать не Германию поджигателем войны, но Англию и Францию, которые вынудили дружественный СССР Третий рейх к вооруженной защите своих интересов. Сначала в Польше, а затем в Скандинавии. Потому что франко-английские щупальца дотянулись уже до нейтральных государств.

Неудобно вдвойне, поскольку «умиротворив» Англию в Норвегии, французов в их собственной стране, Гитлер нанес удар по главному миротворцу всех стран и народов – СССР.

По своему другу – Сталину…

Продолжение следует.