Почему толерантные белорусы поддерживают смертную казнь

В репрессивных культурах насилие – главный механизм поддержания социальной стабильности

Жизнь полна парадоксов. Об одном из них Лукашенко напомнил с трибуны сессии Парламентской ассамблеи ОБСЕ. Приведу цитату полностью: «Нас призывают к отмене смертной казни. Мы эти предложения слышим. И не только слышим. Но против воли народа, подавляющая часть которого на референдуме высказалась за ее сохранение, ни одно государство пойти не может. Ни одно цивилизованное европейское государство».

О каком народе идет речь? О белорусском, т.е. о том самом народе, одной из главных характеристик которого является толерантность, что не помешало ему (народу) в 1996 г. за одобрение вопроса «Поддерживаете ли Вы отмену смертной казни в Республике Беларусь?» отдать 1 108 226 (17.93%) голосов, а против – 4 972 535 (80.44%)!

Воля народа, юридически закрепленная на общенациональном референдуме, – это святое. Особо следует подчеркнуть, что референдум 1996 г. был вторым в новейший истории Беларуси и первым, чьи итоги подвел ЦИК под руководством Ермошиной.

Казалось бы, роль субъективного фактора в истории исследована гуманитарными науками вдоль и поперек и ничего нового тут не добавить, тем более дилетанту, каковым и является автор настоящего опуса. Тем не менее уникальность личности Ермошиной, вопреки общепринятым научным представлениям, подтверждает официальная статистика: в мае 1995 г. явка составила 64.8%, а в ноябре 1996 – 84.14%. Вот так повысить электоральную активность населения современного европейского государства — за полтора года на 20 процентных пунктов — это дорогого стоит!

Однако сколь бы значительным не был вклад субъективного фактора в формировании политической составляющей белорусской модели, не следует забывать о факторе объективном. Вопрос о смертной казни организаторы референдума включили в бюллетень не для того, чтобы создать себе дополнительный источник головной боли. Напротив, насчитав с помощью обновленного состава ЦИК почти 5 млн. сторонников смертной казни, они тем самым рассчитывали на дополнительные политические бонусы и не ошиблись.

От официальных, следовательно, единственно верных данных ЦИК обратимся к данным НИСЭПИ. Как нам неоднократно разъяснял главный социолог Беларуси, директор Института социологии, доктор социологических наук, профессор Игорь Котляров, свои результаты НИСЭПИ получал «на коленях». Не спорю, и тем не менее предлагаю обратиться к таблице.

Динамика ответов на вопрос: «На Ваш взгляд, необходимо ли в Беларуси отменить смертную казнь?»
(в процентах от числа опрошенных)

Пусть и не со столь значительным преимуществом, но «социология на коленях» своеобразие белорусской толерантности подтверждает. Следует подчеркнуть, что вопреки строке из советской песни «Если в женщине есть доброта, значит женщина состоялась!», доля сторонников смертной казни среди белорусских женщин выше, чем среди мужчин: 55.3% vs. 46.9% (март 2016).

Белорусский парадокс нуждается в пояснении. Я попытаюсь предложить свой вариант с помощью теории, согласно которой все культуры можно разделить на репрессивные и культуры, основанные на поощрении.

Сталин бы разобрался

Апрельский опрос Левада-центра в очередной раз подтвердил лидерство Сталина (38%) в списке выдающихся людей всех времен и народов, а вот Хрущева в первой двадцатке не оказалось.

При Сталине расстреливали и сажали, при Хрущеве выпускали из лагерей и осваивали космос (первый спутник, первый полет человека и т. д.), но представить себе россиянина с портретом генсека-освободителя невозможно. А белоруса? Вопроса, аналогичного левадовскому, НИСЭПИ не задавал, но в список политических деятелей, в наибольшей степени симпатичных белорусам, Сталин неизменно включался. При этом рекордный уровень симпатии был зафиксирован в июне 1996 г. – 11%, минимальный в июне 2012 г. – 4%.

Такой разброс (почти в три раза) дает нам ключ к пониманию популярности «отца народов». Зависимость тут простая: чем выше ощущение нестабильности в обществе, тем выше склонность поддерживать авторитарных политиков.

«Когда люди употребляют привычный оборот «надо их (любых оппонентов) поставить к стенке», – поясняет журналист Андрей Архангельский, – эти люди вовсе не сталинисты. Они повторяют: «при Сталине был порядок», потому что у них самих в голове беспорядок. Когда они говорят: «Сталин бы разобрался», они говорят это потому, что никаких других способов разобраться не знают».

Переход от стабильности эпохи застоя к хаосу начала 90-х с его резким усложнением жизненных ситуаций для большинства белорусов психологически оказался не прост. Будучи носителями репрессивной культуры, они воспринимали только самый простой, основанный на репрессиях порядок.

Мне неоднократно приходилось отмечать, что общества в современном понимании, т.е. общества, чье единство обеспечивается за счет солидарности и взаимных интересов, в Беларуси нет. Для социологии понятие «общество» лишено измерения власти, но то, что у нас привычно принимается за общество, без властных скреп превращается в механическую сумму атомизированных индивидов. Поэтому сталинизм – это поплавок, за который цепляется сознание несамодостаточных и несамостоятельных людей.

Количество жертв, принесенных на алтарь победы, до сих пор остается у нас главным критерием попадания в пантеон национальных героев. Как тут не вспомнить маршала победы Жукова, именем которого в Минске назван проспект и средняя школа. Пример, иллюстрирующий его полководческое дарование, я приведу по книге воспоминаний писателя Василя Быкова «Долгая дорога домой»: «Вечером один из больных, артиллерийский капитан, который воевал в составе 1-го Украинского фронта, рассказал, как командующий фронтом Жуков осенью 1943 года ликвидировал немецкий прорыв под Житомиром. Носился по боевым порядкам частей на своем неизменном «виллисе» в сопровождении бронетранспортера с головорезами-автоматчиками на броне и автомобиля, в котором сидели чины военного трибунала. Там, где замечал малейшую растерянность или подавленность, приказывал автоматчикам схватить первых же попавшихся под руку солдат или офицеров и расстрелять их на месте. Из карманов еще теплых трупов трибунальщики доставали документы и оформляли приговор. Что ж, маршал сам никого не убивал и приговоры трибунала не подписывал, это делали другие, – по всем правилам военной юриспруденции».

57385 против 12

На 2017 год пришелся юбилей начала «большого террора» 1937-1938 гг. В связи с печальной датой в российском информационном пространстве заметно возросло количество как антисталинских, так и просталинских материалов. Среди последних мое внимание привлекла статья правоведа Ильи Пожидаева «О насущной необходимости сталинизма и о том, как это возрождение может в перспективе происходить».

Процитирую начало первого абзаца: «Есть в истории люди (их считанные единицы, между прочим), которые выражают собой эпохи, явления, идеологии. Есть ограниченное количество бессмертных имен. Конфуций, Будда, Иисус Христос, пророк Мухаммед, Чингисхан, Мао Цзэдун, Ленин, Сталин – все это люди одного масштаба. Все они выражают собой определенные системы миропорядка. Увы, либералов среди этой славной когорты нет, потому что либеральные деятели – по определению пигмеи. Они могут быть при жизни яркими, фриковыми, скандальными, даже псевдоинтеллектуальными, но по смерти своей они неизбежно уходят в почву и смешиваются с таковой».

Как и почему в определенных (репрессивных) культурах Чингисханы-Сталины воспринимаются в качестве символов государственности и национального самосознания, я попытался показать выше. Но почему среди либералов, т.е. тех, кому мир обязан переходом от традиционного общества к обществу модерна, фигур подобного масштаба нет?

Невозможно представить себе петровскую модернизацию без Петра, а сталинскую – без Сталина. Но как первая, так и вторая проходили по разряду догоняющих модернизаций. В качестве их главного субъекта выступала власть. Она не создавала инноваций, а силовыми методами внедряла то, что удавалось заимствовать на Западе.

Успех Запада социолог Георгий Сатаров объясняет умением передвигаться… на двух ногах. Первая нога – эффективное государство (власть), отвечающее за поддержание стабильности, вторая – развитое гражданское общество, главная задача которого заключается в обеспечении адаптации к внешним и внутренним вызовам.

Будущее принципиально непредсказуемо. Хаотически организованное гражданское общество – это резервуар, из которого черпаются разнообразные решения.

«Выражаясь языком теории игр: против игрока со случайной стратегией (будущее) не может выиграть никакая рациональная стратегия (кои свойственны власти); шанс есть только у альтернативной случайной стратегии. Ее обеспечивает гражданское общество», – поясняет социолог.

Сильные лидеры не могут обеспечивать развития, основанного на инновациях. Обратимся к отчету Всемирной организации интеллектуальной собственности. В 2015 г. было зарегистрировано 218 тыс. патентных заявок, поданных по процедуре РСТ (Договор о патентной кооперации, англ. Patent Cooperation Treaty). В лидерах, естественно, США – 57385 (24.3%) заявок, на втором месте Япония – 44235, на третьем Китай – 29846. Россия подала 792 заявки, Беларусь – 12.

Мировое лидерство США обеспечивают сегодня не трампы и не клинтоны, а сотни тысяч, миллионы творческих личностей. Каждый из них на весах истории – пигмей, но без их усилий наша жизнь мало чем отличалось бы от жизни современников Ченгисхана.

«Кроме мордобития – никаких чудес»

Власть есть производная от представлений общества о ней, утверждает историк Владимир Булдаков. История формирования белорусской власти этот тезис подтверждает. Власть не с Марса к нам прилетела и не приехала в пломбированном вагоне фирменного поезда «Москва-Минск». Реперные точки на пути ее формирования – президентские выборы 1994 г. и три конституционных референдума.

В условиях, когда общество оказалось неспособно выполнять функцию второй ноги, возникла одноногая конструкция, имя которой «белорусская модель». Не исключено, что наблюдение за ее прыжками со стороны способно позабавить стороннего наблюдателя, но для инсайдеров не так-то просто отыскать поводы для положительных эмоций.

Свежий пример – рабочая поездка Лукашенко в поселок городского типа Копысь, в ходе которой глава государства «обозначил концепцию развития Беларуси с акцентом на создание в населенных пунктах различного уровня качественных условий для жизни людей».

Лично я понять суть обозначенной концепции не смог. Но это моя проблема, в рамках же настоящей статьи важно отметить, что рисуя картину будущего Беларуси и ГП Копысь, Лукашенко постоянно использовал местоимение множественного числа первого лица «мы»: «Мы уже больше чем половину пути в этом плане прошли», «в перспективе мы объединим эти два холдинга в один» и т.д. Мы, простите, это кто? Те, кого в народе принято называть «вертикальщиками»?

Но если это так, то новая концепция мало чем отличается от своей предшественницы, и скакать в будущее «белорусской модели» по-прежнему придется на одной ноге, а сольются ли при этом два холдинга в один – дело десятое.

Все, что Лукашенко пытается предложить, сводится в конечном итоге к наведению элементарного порядка и установлению жесточайшей дисциплины, в том числе и технологической. Но в полку отечественных технологий от этого не прибавляется. Поэтому на главный вызов современности – вызов со стороны стран-лидеров инновационного развития – ответа не находится. Подобно лирическому герою Владимира Высоцкого, белорусское государство «кроме мордобития» «никаких чудес» предложить не в состоянии. И как это не покажется странным, но по мере нарастания кризиса спрос на подобного рода чудеса со стороны атомизированного населения будет нарастать.