Два послания. Одно прошлому, второе – будущему

Экспертная конференция «Минский диалог», в которой приняли участие все прежние министры иностранных дел суверенной Беларуси, обсудила итоги внешней политики Беларуси за 25 лет своей суверенной истории.

Если на подобных мероприятиях присутствуют «бывшие», то уместно говорить об истории, можно вспоминать прошлое, используя ее уроки для будущих дел. Ввиду исключительного политического веса министров внешних дел в любом государстве, их иногда называют (официально и неофициально) канцлерами. Многие знают роман Валентина Пикуля «Битва железных канцлеров», в центре которого стояла дипломатическая дуэль между государственным канцлером Российской империи и рейхсканцлером Германии Отто фон Бисмарком, каждый из которых стремился к максимальному укреплению мощи своей страны и усилению ее политического влияния в Европе и в мире. Каждый действовал по-своему, и каждый преуспел в своем деле.

Милый Бисмарк

Вероятно, каждый чиновник, получающий в свое подчинение главное внешнеполитическое ведомства любой страны, вспоминает своих самых известных своих предшественников, в душе примеряют себя к ним. Вероятно, всякая жена такого чиновника, поздравляя благоверного с таким назначением, нежно шепчет: «Милый, ты так похож на Бисмарка!» Или на Горчакова, или на (почившего на днях) Бжезинского. Что ни имя, то эпоха, для страны и человечества.

Поэтому для оживления обычно скучных отчетных докладов (дипломаты в этом не исключение), я решил для целей данных заметок назвать бывших министров государственными канцлерами. Железными канцлерами Республики Беларусь. Сделав такое допущения, можно каждого оценить по делам, а заодно и его место в истории. По их признаниям, истории страшной, безысходной, безальтернативной, которая обрекла Беларусь на движение в русле имперской России, а та ни на миг не ослабляла свои братские и порой слишком тесные объятия.

Могла и придушить, но чудом не придушила.

По рассказу первого канцлера в правительстве Лукашенко Владимира Сенько (1994-1997 гг.), на встречах с трудовыми коллективами в 1996 году его спрашивали, когда Беларусь воссоединиться с Россией. По его словам, эта идея пользовалась широчайшей поддержкой населения: «Выдвини мы тогда этот вопрос на референдум, подавляющее большинство населения высказалось бы за союз».

Ну и что? Еще Бисмарк говорил, что есть время спрашивать, есть время молчать и делать дело. Горбачев этого не понимал, и был наказан. Нельзя было проводить референдум по вопросу сохранения «обновленного союза», который обещал положительный для президента СССР ответ, но в итоге только спровоцировал центростремительные тенденции, полностью реализовавшиеся через полгода. Аналогичный вопрос, вынесенный на референдум-96, стал бы слишком очевидным для действующей на тот момент власти, побуждал бы ее к конкретным действиям, обещавшим многое, но не давал гарантий даже сохранения статус кво.

С другой стороны, предвыборная программа Лукашенко привлекла электорат именно интеграционными (воссоединительными) обещаниями, которые были специально усилены на референдуме-95, что позволило Лукашенко в апреле 1996 года подписать с Ельциным Договор об образовании Сообщества Беларуси и России, названное журналистами как «мини-СССР». И это давало возможность сторонам очень быстро воссоединиться, но этой честной сделке не хватало искренности. Дело в том, что реформа не привела к быстрому экономическому исцелению России, в результате популярность Ельцина стремительно упала. А вместе с ней стала проблематичной победа Ельцина на предстоящих, подчеркну, демократических выборах. Буквально каждый оппозиционный кандидат стал опасным для Кремля, голосование обещало быть протестным, а по совокупности обстоятельств, статус претендента №1 убедительно утверждался за Зюгановым.

Кошмар в костюме Хрущева

Наблюдая со стороны, в Минске решили записаться в союзники потенциальному победителю, поэтому в 95 году «референдумно» вернули прежнюю (советскую) государственную символику. Сигнализировали тамошним «красно-коричневым»: в случае победы да не обнесут нас «бочкой варенья и тачкой печенья». Сегодня в Минске предпочитают не вспоминать, что это символическое послание в прошлое, которое обещало восстановиться после провала демократов и победы коммунистов летом 1996 года.

Но Ельцину помогли устоять те, кто больше всего боялись коммунистического реванша. И Минску пришлось вносить поправки в свои воссоединительные потуги.

Те, кто сегодня говорят об отсутствии у Беларуси внятной альтернативы, пусть вспомнят о значении символов в жизни государств.

Сравнив свой красно-зеленый стяг с российским «триколором», они должны признать, что и в Минске, и в Москве реваншисты хотели вновь поднять красные стяги над советской страной. Красно-зеленый флаг РБ — в первую очередь, поскольку ее президент ожидался в Кремля не почетным гостем, а равноправным «сохозяином» земли Русской.

Когда Черчилля спросили, как он относится к тому, что советский лидер колотил в ООН по столу башмаком, он сказал: «Спокойно. И в английском парламенте страсти накалялись до такой степени, что я даже получал по физиономии, а в Латинской Америке, случалось, стреляли. Но когда Хрущев пришел на заседание ООН в темно-синем костюме и в желтых туфлях – это было ужасно». А мне вспоминается выражение, автора которого не помню, о политиках, которые тысячу лет не мыли свои идеологические ноги.

Гордятся этим и не собираются ноги помыть.

Того, чего хотелось, не получилось, но верность принципам осталась: «Я свое государство за цивилизованным миром не поведу!». То есть сам отказываюсь от поиска альтернатив и вам запрещаю. Вам позволяется согласно кивать и мой отказ от выбора поддерживать. Что, собственно говоря, до сих пор и определяет политику правительства. В этом заключается ее специфика.

И кто теперь говорит, что разумной альтернативы у Беларуси не было. Была, безумная и своя собственная, рожденная своим воспаленным мозгом.

Почему рухнуло великолепие?

Но белорусские канцлеры это не признают, и объясняют – почему. Иван Антонович (1997-1998 гг.): «Специфика белорусской ситуации заключалась в том, что она полностью зависела от Российской Федерации в энергоресурсах, ее промышленность обеспечивалась комплектующими из российских промышленных центров, белорусская товарная продукция в основной своей массе находила сбыт на российском рынке». Истина, но банальная, известная любому школьнику по учебнику «Экономическая география СССР». Но школьники знали и то, что до сих пор не знает бывший канцлер Антонович. Дело в том, что в те времена экономика была не рыночной, а плановой, продукция не продавалась, а поставлялась в плановом порядке, товарно-денежные отношения допускались для обеспечения бухгалтерских проводок, но товарного производства не было. По существу, не было и товаров, за исключением колхозных рынков, где частники торговались-договаривались насчет рыночной цены.

Иными словами, рыночной экономики у независимой Беларуси не было, ее следовало создавать. Не с нуля, но на развалинах народнохозяйственного комплекса СССР, поскольку он сам тоже развалился. В этом и состояла постсоветская специфика Беларуси и специфика всех бывших союзных республик. Каждая из них была лишена плановых поставок сырья, каждая утратила плановые гарантии (обязательства) поставок (реализации).

Известно, Ленин утверждал, что социализм – это, прежде всего, учет и контроль. Мол, все надо считать, чтобы и малая толика шла в дело и давала наивысший результат. Мол, только при социализме это стало возможным. А в итоге. Подсчитали, что в 1950 году по железным дорогам СССР было перевезено 834,3 млн. тонн грузов, в США – 1,32 млрд. тонн грузов. Оно и понятно, американский ВВП намного превосходил советский. Но в 1977 году американцы практически не увеличили объем и перевезли 1,38 млрд. тонн, а в СССР довели перевозки до 3,7 млрд. тонн. В 2,7 раза больше американцев. Хотя по производству ВВП (и по общему объему, и среднедушевому) Советский Союз не сократил отставание от США.

Зато по годовому объему на душу населения СССР намного превзошел всех своих капиталистических конкурентов: в СССР – 14,4 тонны, в США – 6,3 тонны, в странах Европейского экономического сообщества – 3,6.

Разумеется, такие показатели во многом объяснялись приписками. В. Селюнин и Г. Ханин в знаменитой статье «Лукавая цифра» приводили очень показательный пример. Однажды взяли бригаду, которая вывозила продукцию обувной фабрики, интереса ради сложили по путевым листам вес вывезенного груза за день и разделили на количество вывезенной обуви. Оказалось, что один ботинок в среднем весит 12 килограммов. И такая липа была повсюду – в промышленности, в строительстве, на транспорте. Дмитрий Валовой, журналист «Правды», много писал о проблемах советской экономики, и так уж получилось, стал первым ее диагностом, предрек ее крах, а вместе с ней и Советского Союза. Вероятно, с ним в то время мог согласиться Збигнев Бжезинский. К слову, в одной из своих статей Валовой упоминал о производственно-технологической кооперации Минского завода шестерен с одним из предприятий на Урале. Там штамповали болванки для производства шестерен, отгружались в Минск для механической обработки, а после возвращались на Урал для термообработки.

Выгодно, однако. Валовой объем растет у всех за счет увеличения затрат, при этом даже растет добавленная стоимость, никак не оцениваемая в категориях рынка, а удельный вес реально производимой продукции падает.

Вот вам и грузооборот, вот вам образчик «экономной экономики». Оказывается, что это экономика действует благодаря затратному механизму. С одной стороны, это вечный двигатель системы, а система существует исключительно за счет роста производственных затрат. Не случайно «экономная экономика» обвалилась, когда СССР достиг пиковых уровней производства ресурсов, но еще больше выросли потребности в них. Реальной целью той экономики можно считать растущее производство дефицита.

Плоть от плоти прореха…

Плоть от плоти экономика БССР была такой же «прорехой на человечестве», принципиально ненасытной. Вячеслав Кебич, признавал после, что ехал в Пущу договариваться с Ельциным насчет газа, а что вышло? Хоть скули, хоть не скули, но случились Вискули. Прежняя ирреальность стала новой реальностью: прежде заводы невозможно было остановить, теперь невозможно запустить. Едва ли не единственным в первом правительстве Лукашенко, кто сохранял трезвость рассудка, был Владимир Куренков. На пост министра промышленности он пришел с должности заместителя гендиректора МАЗа по экономике. Он считал, что Беларусь, при условии рыночного реформирования экономики, способна самостоятельно обеспечить себя покупными ресурсами. Он доказывал, что большинство экономик мира успешно функционируют в условиях ресурсного дефицита, и это стимулирует их эффективное использование. При этом он ссылался на пример Австрии, которая после прекращения советской оккупации в 1955 году, срочно «развалила» навязанный ей государственный социализм и успешно наладила социальное рыночное хозяйство в стране. По структуре промышленности, австрийская экономика напоминала белорусское народное хозяйство начала 90-х годов, и, как Беларусь, Австрия не имело ни руд, ни угля, ни нефти, ни газа…

Преимуществом Австрии были квалифицированные работники, хорошо мотивированные к труду, как и первые постсоветские белорусы.

То есть хорошая альтернатива была. К сожалению, в Минске власть взяли плакальщики по СССР, готовые погибнуть в тесных объятиях. Куренков же считал, что отношения с россиянами, какими бы тесными они ни были, должны ограничиваться взаимовыгодным сотрудничеством. В 1996 году его показательно (так публично демонстрировался стиль верховного «кіравання») отправили в отставку «за ненадлежащее руководство отраслью, выразившееся в неприятии необходимых мер по преодолению спада производства в промышленности». Опальный министр тоже демонстративно ушел в частный бизнес, зарегистрировав в России фирмы «Национальный промышленный капитал», и занялся продвижением белорусской автомобильной техники на внешних рынках.

Реальной альтернативой для Беларуси была и остается рыночная реформа. В начале 90-х годов правительство с трудом сдерживало ее ход, поскольку существовала «форточка возможностей» для этого, перемен ожидали и люди. Но теперь правительству очень трудно сохранить установленный им экономический порядок, поскольку для этого требуется много денег, которых нет.

Следует реформировать экономику сверху или она реформируется снизу.

Рассерженный зверь

Первый государственный канцлер Петр Кравченко (1990-1994 гг.) сказал на конференции, что теоретически у Беларуси была альтернатива для интеграции в европейское экономическое пространство. Но, как можно было понять его слова, сами европейцы соглашались с наличием капкана союзной кооперации, в которую попала Беларусь. В частности, они утверждали, что благодаря этому у Беларуси «нет никаких шансов в ближайшие пятнадцать лет оказаться в Евросоюзе». Что на это сказать? Очень часто бывает, что процесс достижения цели иногда приятнее обладания ею. Пятнадцать лет ожидания, если бы пошли к этой цели, были бы насыщены интересными событиями, интенсивной, продуктивной и конкретной работой, которая приносила бы конкретные результаты. Как это было в любой европейской соседке по социалистическому лагерю.

К слову, Польша, вместе с Эстонией, Венгрией, Латвией, Литвой, Словакией, Словенией, Мальтой и Кипром вступила в ЕС 1 мая 2004 года. Если согласиться с календарем г-на Кравченко – Беларусь при наличии политической воли и упорной работы, к тому времени уже подходила бы к цели. Пусть на 5-10 лет позже остальных, но для утверждения себя в статусе европейца, членство в ЕС не обязательно. Для этого достаточно, чтобы другие считали тебя европейцем. Петр Кравченко вспоминал, что у Беларуси были примерно равные возможные с Чехией.

Если учитывать допрезидентскую внешнюю политику Беларуси — да, ее экономику – да, ее идеологию – да, предпосылки и условия были. Если учитывать послепризидентскую – нет, нет и нет. Поясню: после ввода советских танков в Прагу в августе 1968 года, на фуфайках игроков чехословацкой сборной по хоккею надпись CSSR (подражание СССР на форме советских хоккеистов) была заменена Львом, гербом этой страны. Это было посланием в будущее – ребята, вы нас обидели и рассердили. Будем вас царапать, кусать, рвать, уходить от вас и от вашего социализма.

И царапали, и рвали, и ушли.

В том числе и потому, что не в Минске Вацлав Гавел стал президентом, а в Праге. Где даже интеллигентному человеку можно быть железным канцлером.

Судьбы разных стран складываются по-разному, и сам этот факт доказывает право народов на самостоятельный путь развития. Но очень часто это право присваивают себе деятели, только волей случая вознесенные во власть. По этой причине они сами становятся заложниками случая. И потому не могут признать свою неправоту даже тогда, когда она становится очевидной. Ведь такое заявление было бы равносильно признанию в необязательности того, что ты был, делал и делаешь.