Тень неототалитаризма над Беларусью

Потребность человека в хлебе и зрелищах является фундаментальной, но, как показали последние события, дефицит хлеба в Беларуси может быть восполнен созерцанием символов государственной независимости.

Никудышный я Нострадамус, и это мягко сказано. Два моих последних прогноза попали пальцем в небо. В первый раз, когда я предположил, что сентябрьский опрос НИСЭПИ зафиксирует падение электорального рейтинга Лукашенко. Получилось с точностью до наоборот. Он вырос в III квартале с 38,6% (июнь) до 45,7% (сентябрь). 

Логика моего прогноза мне самому казалась железной. Доходы населения падают, а Лукашенко от избирательной кампании самоустранился. В августе он старался избегать публично произносить слово «выборы», в том числе и во время традиционных встреч с трудовыми коллективами.

Второй прокол был связан с прогнозом результата очередной «элегантной победы». И вновь я пал жертвой формальной логики. Воспроизведу ее. Информационно-аналитический центр 8 сентября опубликовал рейтинг доверия Лукашенко. Он составил 76,6%. Пятью годами ранее, по данным той же организации, рейтинг был на 3,9 пункта выше (80,5%). Опираясь на такую динамику, я предположил, что социологи ИАЦ решили учесть нынешнее состояние белорусской экономики и реакцию на него населения. Поэтому от ЦИК следует ожидать снижения процента победителя на несколько пунктов относительно результата 2010 года. Но по факту получился рост: декабрь 2010 г. – 79,65%, октябрь 2015 г. – 83,49%.

От роста доходов к выживанию

Постфактум объяснить можно все, в том числе и собственные ляпы. Было бы желание. А недостатка в желании я не испытываю.

Начну с того, что у легитимности любого политического лидера имеются две составляющие. Первая – социально-экономическая. Люди доверяют власти в зависимости от того, насколько власть способна удовлетворить их материальные потребности. Вторая – символическая.

В демократических странах символическая легитимность обеспечивается процедурой выборов. Но она действует только в пределах срока, определенного Конституцией. В авторитарных странах символическую составляющую своей легитимности политик должен подтверждать постоянно, иначе рейтинг на максимальном уровне ему не удержать.

Продемонстрирую данное утверждение на примере рейтинга Путина. Со второй половины 2011 г. по март 2014 г. он колебался в пределах 45-50% (здесь и далее – данные ФОМ). Аннексия Крыма подбросила рейтинг вплотную к отметке 70%. Казалось, что зацепиться за нее будет проблематично. Но за Крымом последовала война против украинских «фашистов» в Луганске и Донецке. Рейтинг подскочил до исторического максимума – 76%. А когда усталость российского общества от украинского сериала стала очевидной, федеральные телеканалы переключились на точечные бомбовые удары по исламским террористам в Сирии, поддержав тем самым рейтинг национального лидера.

Значения двух составляющих легитимности не являются константами. Каждая из них зависит от большого числа факторов – как внутренних, так и внешних. Так, с начала «нулевых» Лукашенко делал упор на рост доходов населения. Экономика позволяла. За последние 15 лет на протяжении 10 из них рост доходов был двузначным. Благодарное население реагировало адекватно.

Проблемы начались после 2006 г. Белорусская модель не смогла адаптироваться к удвоению цены на российский газ. В результате за 2007 г. внешний государственный долг вырос в 2 раза. А чем закончилась попытка Лукашенко выполнить обязательство по росту зарплаты до 500 долларов в 2010 г., комментировать, я полагаю, не имеет смысла.

Соответствующие выводы Лукашенко сделал. Бытие победило сознание популиста. Осенью 2013 г. правительство заложило в бюджет практически нулевой рост доходов населения, что гарантировало снижение рейтинга главы государства в преддверии очередного избирательного цикла. В декабре относительно сентября рейтинг снизился на 7,8 пункта: с 42,6 до 34,8%.

Однако «Крымнаш» прервал привычную связь между рейтингом Лукашенко и доходами населения. Большинство белорусов (60-65%) разделили российскую телеверсию событий в Украине. Эйфория, охватившая россиян по поводу «восстановления исторической справедливости», передалась и части белорусов. На фоне углубляющегося экономического кризиса индексы социальных настроений пошли вверх, а вместе с ними – и доверие к власти и ее персонификатору.

Символическая составляющая легитимности с избытком компенсировала провал ее социально-экономической составляющей. Самое интересное, что такое стало возможным без каких-либо усилий со стороны главного белорусского бенефициара. Спасибо единому с Россией информационному пространству.

Но соответствующие выводы во Дворце независимости были сделаны. В спецоперацию под кодовым названием «Выборы-2015» внесли существенные коррективы, главной из которых стал отказ власти от прежнего социального контракта с обществом. Вместо обмена лояльности на рост доходов населению было предложено демонстрировать лояльность в обмен на выживание.

О смене условий контракта Лукашенко объявил в своем новогоднем обращении. Приведу ключевую цитату: «Мы воочию убедились, к чему ведут внутренние распри, ненависть и нетерпимость. От ярких и броских лозунгов, сеющих вражду, один шаг до раскола общества. От раскола общества один шаг до всеобщей ненависти. А от нее – один шаг до войны. И если люди забывают о ценности мира и согласия, то все эти три шага они делают в одно мгновение. Мир – это основа жизни и процветания. И потому в наступающем 2015 году прежде всего я желаю всем нам мира: мира в душе, мира в семьях, мира в стране!».

Как показали дальнейшие события, большинство белорусов новый социальный контракт приняли. Это, если можно так выразиться, медицинский факт. Он нуждается в пояснении.

Страсть не преодолевается рационально

Для объяснения событий, спровоцированных аннексией Крыма, привычная теоретическая рамка авторитаризма оказалась неэффективной. Дело явно идет к возврату тоталитаризма, разумеется, в его обновленной форме в виде тоталитаризма light, или неототалитаризма. Вот как его определяет российский политолог Владимир Пастухов: «Главным отличием неототалитаризма от авторитаризма является способ, при помощи которого массы исключаются из политического процесса. В случае авторитаризма он примитивен и очевиден – обыватель пассивен, политикой не интересуется, погружен в свои дела, отчасти запуган, отчасти доволен тем, что происходящее вокруг его мало касается. В случае неототалитаризма, напротив, массы приходят в активное, я бы даже сказал – в гиперактивное состояние. Возникает иллюзия псевдовключенности основной части населения в политику. Масса ощущает себя творцом и демиургом истории, на самом деле ничем таким не являясь и в помине».

Теоретические дискуссии по поводу неототалитаризма сегодня кипят в России. К сожалению, белорусское экспертное сообщество они не задевают даже по касательной. Наша «местечковость» (провинциальность) – это наше все. На том стояли, стоим и стоять будем.

Оценивать все плюсы и минусы теоретического концепта неототалитаризма невозможно в одной статье. Поэтому ограничусь, во-первых, ссылкой на прямую связь между неототалитаризмом и ростом символической составляющей легитимности Лукашенко; во-вторых, попытаюсь перечислить основные причины, позволившие воскресить труп тоталитаризма.

По мнению Пастухова, основной вклад в активизацию населения внесли высокотехнологичные СМИ. Массовая эйфория – продукт современных методов управления сознанием. Несложно заметить, что политолог рассматривает общество в качестве стопроцентного объекта, не способного сопротивляться информационной обработке.

Директор Левада-Центра Лев Гудков подчеркивает роль институтов. Как известно, тоталитарные режимы в Италии и Германии были разрушены в ходе военного поражения. Советский же режим рухнул изнутри, но частично. И основные его институты – прежде всего организация власти и политическая полиция – пережили катаклизмы перестройки. «Причем эти советские институциональные структуры, – подчеркивает гуру российской социологии, – не просто восстановились, а соединились опять в систему. То, что распалось в 1991 году, и то, что с переменным успехом пытались разрушить в первой половине 90-х годов, – сегодня в полной мере восстановилось».

Соглашаясь с живыми классиками, выскажу собственную гипотезу: общество легко повелось на пропаганду, потому что оно в ней нуждалось. Более того, оно выступило в роли заказчика. Между прочим, это его традиционная роль. Вот что писал социолог Юрий Левада о типичных представителях статистического большинства конца 90-х: «Их легко развлечь, увлечь и не то чтобы легко «надуть», они, скорее, сами просят: «Надуйте нас, пожалуйста». «Нарисуйте нам хорошую картинку, и мы обрадуемся». Ну а поскольку у нас «рисующие» сейчас люди активные, достаточно сообразительные, то эту картинку нам всем и стали рисовать, более того, мы сами в этом рисовании, хотим или не хотим этого, участвуем».

Рисование «хороших картинок» в России приняло массовый характер в первый президентский срок Владимира Путина. Этому в немалой степени способствовал рост цен на нефть. Однако нефтяные доходы делились крайне неравномерно. Пока они росли во всех социальных группах, аутсайдеры процесса перераспределения нефтяной ренты делали вид, что они не замечают все возрастающего неравенства.

Но сколько веревочке ни виться, а конец будет. Для поддержания стабильности, основанной на перераспределении, объем распределяемого ресурса должен постоянно возрастать. Даже сверхвысокие, но стабильные цены на нефть социальную стабильность поддержать не в состоянии. Поэтому не стоит удивляться, что «креативный» класс в России начал выходить на площади в 2011 г., когда цена барреля нефти устойчиво держалась около отметки 110 долларов. Чего же тогда следовало ожидать при ее снижении вдвое?

Человек советский противостоял миру капитала не в одиночку, а вместе с народами братских социалистических стран и прогрессивными людьми в странах третьего мира. Человек постсоветский – один как перст. В этом его принципиальное отличие от советского предшественника.

Отсюда потребность в новых объединительных символах для избавления от чувства космического сиротства. Поэтому в украинскую войну вошел один народ, а вышел из нее совершенно другой. «В этот момент и возникла та самая псевдовключенность, которая отличает тоталитаризм от авторитаризма. Раньше обыватель этот режим терпел, теперь он стал его вожделеть. Это уже не отношение к власти, а страсть по власти. Страсть же нельзя преодолеть рационально, ее можно только перебить другой страстью» (Владимир Пастухов).

Если кто-то полагает, что все вышесказанное относится исключительно к России, то он ошибается. Отличие между «двумя братскими народами» скорее количественное, чем качественное. В современной России доля «евророссиян» не превышает 10%, а реальное чувство общности с европейцами ощущает и вовсе ничтожная часть находящегося в социально активном и трудоспособном возрасте населения страны – 1,7% (Институт социологии РАН). Доля же «евробелорусов» даже после «Крымнаша» не опускалась ниже 25%.

И тем не менее события последних полутора лет показали, что всенародно избранный может пользоваться доверием электората и в условиях падения реальных доходов. Ларчик открывается просто. У его потенциальных сторонников нет иного выбора. И дело тут не в персоналиях. Вот уже два десятилетия белорусы выбирают не между Лукашенко и его оппонентами, а между рыночной и перераспределительной экономикой, то есть между личной ответственностью за свою судьбу и опекой со стороны патерналистского государства. Это цивилизационный выбор. Сделать его в пользу рынка большинство белорусов не в состоянии ввиду отсутствия личностных ресурсов для выживания в конкурентной среде.

Человек советский жил в «самой большой стране», работал на «самых передовых предприятиях» и себя относил к «самому читающему народу в мире». Но в начале 90-х все, что было «самым», перестало быть таковым. Лишившись привычной идентичности, человек оказался наедине со своим комплексом неполноценности. Отсюда возник спрос на символы, способные поднять значимость человека в своих собственных глазах.

Рост доходов в течение почти двух десятилетий микшировал проблему, но сегодня она вырвалась на поверхность. Тайное стало явным.

***

Вот теперь можно вернуться к началу статьи. В чем был мой первый просчет? Я наивно полагал, что Лукашенко отказался проводить предвыборную мобилизационную кампанию. Но по факту он отказался проводить ее в прежнем формате, в котором понятия «выборы» и «рост доходов» рассматривались как синонимы. В качестве финального аккорда такого формата выступало Всебелорусское народное собрание. Но сегодня ему на смену пришла «молитва за Беларусь».

Ограничусь коротким фрагментом «молитвы» в исполнении Лукашенко: «Белорусскому государству быть вечно. Мы никому никогда не отдадим ни пяди своей земли, не претендуя на земли других». Ну как тут не вытянуть руки по швам и вместе с Краснознаменным ансамблем имени Александрова не грянуть «Вставай, страна огромная», после чего кинуться к ближайшему избирательному участку и проголосовать досрочно.

Этими же чувствами руководствовались и авторы «победных» процентов. Роль правильных символов в поддержании социальной стабильности сегодня несоизмеримо возросла. А главный символ современной Беларуси – это уровень всенародной любви национального лидера, выраженный в электоральных процентах. 

См. также: Итоги выборов: между «кто виноват?» и «что делать?»