«Месячник свободы», или Как воскрешали белорусский протест

Осень 2015 года в Беларуси была отмечена попыткой лидеров оппозиции вернуть уличные протесты в политическую повестку дня, однако пока их успехи в этом вопросе остаются весьма скромными.

Скромными прежде всего потому, что о массовости этого протеста говорить не приходится и соответствующих перспектив здесь пока не просматривается.

Попытка возрождения

Президентская кампания 2015 года начиналась в условиях, когда сама идея уличных акций протеста полностью исчезла с «экранов радаров». Во-первых, это произошло из-за того, что после Площади-2010 власть последовательно придерживалась брутальной линии поведения относительно любой протестной активности. Вследствие этого уличный протест стал представляться делом едва ли не абсурдным, ведь ни у кого не было сомнений в том, что любая несанкционированная акция закончится повальными задержаниями, не успев начаться. Во-вторых, после событий в Украине протест стал представляться делом не только абсурдным, но и опасным, поэтому в последний год оппозиционные политики боялись даже заговаривать о новой Площади.

Ситуация изменилась с возвращением в политическую жизнь Николая Статкевича. Он с самого начала сделал ставку на решительную манеру поведения и заговорил о новой Площади как о чем-то само собой разумеющемся, благодаря чему резко выделялся на фоне остальных оппозиционных политиков.

Статкевич объявил о необходимости отвоевать пространство свободы, для чего в сентябре-октябре организовал в Минске серию локальных акций протеста. Локальных – в том смысле, что ни одна из них даже близко не претендовала на революцию, да и просто на внушительную массовость здесь никто не рассчитывал.

Динамика есть, но не впечатляющая

Идея Статкевича теоретически выглядела беспроигрышной. Ведь если бы власти пошли на силовой разгон подобных акций, то это негативно повлияло бы на процесс нормализации отношений с Западом. Отсутствие же силового разгона должно было означать, что оппозиция понемногу отвоевывает пространство свободы, что в перспективе даст возможность замахнуться и на более масштабные акции.

Нужно признать, что в определенной мере расчет Статкевича оправдался: власти действительно не пошли на силовой разгон, а политический протест, пусть бы и в локальном формате, вернулся на улицы Минска.

Причем пространство свободы последовательно расширялось. На своей первой акции, которая состоялась 10 сентября возле столичного ГУМа, Николай Статкевич, Анатолий Лебедько и Владимир Некляев собрали немногим более 100 человек. На митинг на площади Свободы 23 сентября вышли уже несколько сотен, на акцию 4 октября против размещения в Беларуси российской авиабазы – порядка полутысячи. Наконец, 10 октября в шествии национального флага от площади Свободы до площади Якуба Коласа приняли участие порядка 800-900 человек.

Цифры, мягко говоря, далеко не впечатляющие – в ходе «месячника свободы» протест так и не стал массовым. Однако в психологическом плане это был безусловный прорыв, ведь впервые за долгое время выход на акцию протеста стал восприниматься не как абсурдный подвиг, а просто как акт гражданской активности. Впервые с декабря 2010 года в центре Минска проходили протестные митинги и демонстрации, и они при этом не разгонялись и не завершались задержаниями. Финальное же шествие собрало едва ли не тысячу человек – в последние пять лет такой численностью могли похвастать только санкционированные акции на День воли. Импульс относительной свободы оказался таков, что даже 11 октября около 200 человек приняли участие в спонтанном шествии по проспекту Независимости – хотя туда вообще никто не призывал, а Статкевича даже прямо высказывался против этой затеи.

Безусловно, многие сторонние наблюдатели рассчитывали, что акции Статкевича будут более массовыми и, по крайней мере, по несколько тысяч человек они будут собирать. Однако эти несбывшиеся надежды только лишний раз иллюстрируют, насколько сильно недооцениваются уровень общественной апатии в Беларуси и глубина кризиса самой идеи уличного протеста. А самое главное – насколько сильно недооцениваются те условия, при которых уличный протест имеет шанс стать массовым.

Ключевым же условием здесь является наличие или отсутствие практического смысла протеста – его конкретной конечной цели.

Нет кандидата – нет Площади

Если опираться на данные социологических исследований НИСЭПИ, то можно прийти к парадоксальному выводу: за последние пять лет протестный потенциал в белорусском обществе практически не изменился – и это несмотря ни на какие внешние и внутренние потрясения. Накануне нынешних выборов протестовать против фальсификаций готовы были 10,1% избирателей, а пять лет назад таковых было лишь не намного больше – 10,6%.

Таким образом, любой, кто планирует сегодня массовые протесты в Беларуси, может рассчитывать примерно на тот же протестный электорат, что и пять лет назад. Другое дело, что в 2010-м идея Площади была полностью интегрирована в избирательную кампанию, а кандидаты в президенты должны были стать лидерами протестов. Выходя на улицу, люди не просто протестовали против Александра Лукашенко, а протестовали против конкретных результатов конкретных выборов, на которых решалась судьба верховной власти. Изменение официальных результатов выборов и смена власти становились, таким образом, целью протестов – этим и обуславливалось проведение Площади именно в день голосования.

В 2015 году этой конкретики как раз и не было. Расширение пространства свободы – это не слишком вдохновляющая цель для общества, это явно недостаточная мотивация для того, чтобы выходить пусть бы и на вполне безопасные митинги и демонстрации. Люди не выйдут протестовать против Лукашенко только потому, что представилась такая возможность, – им необходима хотя бы иллюзорная надежда на успех.

То есть мобилизационный ресурс серии локальных протестных акций был изначально крайне ограничен ввиду отсутствия практического смысла и всякой привязки к нынешней избирательной кампании. Это понимал, к слову, и Статкевич, отмечавший, что без кандидата в президенты от оппозиции собрать Площадь фактически невозможно.

«Единственный смысл выборов – собрать Площадь. Но если нет способного на это кандидата, о чем позаботились заранее, то нет и Площади», – написал политик в своем «Фейсбуке» уже после окончания президентской кампании.

Выборы закончились, игра продолжается

Общаясь с журналистами в день выборов, Александр Лукашенко фактически прямо заявил, что «месячнику свободы» на улицах Минска приходит конец и после завершения избирательной кампании оппозиции придется «жить по закону». «Выборы заканчиваются сегодня в 20 часов. Начинайте жить по закону. Мы никому не позволим дестабилизировать эту обстановку», – подчеркнул он.

Несмотря на подобное предупреждение, Николай Статкевич не собирается отказываться от идеи расширения пространства свободы и уже анонсировал несколько новых протестных акций.

Замысел Статкевича остался прежним. Он исходит из того, что в условиях нормализации отношении с Западом и замораживания санкций белорусская власть не пойдет на силовой разгон уличных акций, а эта вынужденная сдержанность властей, в свою очередь, даст возможность нарастить протестную активность – с каждым разом на акции будет приходить все больше и больше людей.

Идея по сути своей вполне разумная, однако в действительности, даже если власть сохранит самообладание и не пойдет на реализацию силового сценария, пока нет никаких оснований считать, что динамика роста протестной активности окажется значительной, ведь достаточно убедительная конечная цель этих протестов так и не была сформулирована.

Более того, непонятно, будет ли положительная динамика вообще. Ведь нельзя исключать, что через какое-то время даже тем сотням, которые ходили на митинги Статкевича до выборов, наскучит участие в бесцельных уличных акциях.

Жива ли идея протеста?

К началу президентской кампании 2015 года мало кто готов бы спорить с тем тезисом, что идея протеста в белорусском обществе фактически умерла. Локальный протест был возможен, но бессмыслен, да к тому же угрожал его участникам непропорциональными наказаниями. Глобальный протест мог иметь смысл, но в нынешних условиях был невозможен.

Сегодня этот расклад практически не изменился. «Месячника свободы» не хватило (да и не могло хватить), чтобы в полной мере возродить идею протеста в белорусском обществе. Единственное, что в данном раскладе изменилось за это время, так это то, что локальный протест временно стал практически безопасен.

В то же время нельзя не признать и того факта, что в сентябре-октябре протест, пусть бы и малоформатный, вернулся на улицы Минска, хотя он и не стал значимым фактором в политической жизни страны. Также нельзя не признать, что условия для развития протестной активности в Беларуси сегодня самые благоприятные за последние пять лет. Однако ожидать прорыва в этом вопросе в ближайшее время все равно не стоит.

См. также: Как умирал белорусский протест: от Площади до Евромайдана