Воспоминание безмолвно предо мной

В Беларуси 15 сентября будет отмечаться День библиотек. Дата выбрана в честь дня основания в 1922 году Белорусской государственной и университетской библиотеки, нынешней Национальной библиотеки Беларуси.

Первым директором библиотеки был назначен Иосиф Бенцианович Симановский, человек энциклопедических знаний. Он родился в 1892 г. в Бобруйске, в семье кустаря. Учился в средней школе в Вильно, затем на литературном факультете в Сорбонне и на литературном отделении философского факультета Бернского университета. Когда началась Первая мировая война, Симановский вернулся в Бобруйск и вскоре женился на Рахиль Эммануиловне Соркиной. 17 июля 1917 г. в семье родился старший сын – Шурочка.

Александр Симановский окончил Высшее техническое училище в Москве, был направлен на работу в конструкторское бюро Александра Микулина. После выхода на пенсию вернулся в Минск, занимался офтальмологией. Его статьи публиковали в медицинских журналах в Беларуси, России, переводили на иностранные языки. Несколько лет назад Александра Иосифовича не стало. Незадолго до своего ухода из жизни он поделился воспоминаниями о своей жизни в Минске в 20-е годы. И он очень хотел, чтобы они были опубликованы в память о его отце.

Из воспоминаний А. И. Симановского
о своем отце и «Ленинке» 20-х годов

Знаете, я даже не представляю, с чего начать… Вы читали воспоминания Николая Николаевича Улащика, вышедшие в «Беларускiм кнiгазборы»? Там описывается большой библиотечный стол. Вот с этим столом связана одна несуразность моего детства. Мне было около 7 лет, это примерно 1924 или 1925 год.

Отец дружил с Семеном Яковлевичем Вольфсоном. Это очень известный белорусский философ, он погиб в 1941 г. Он часто бывал у нас, и с мамой моей был дружен. Так вот. Ребенок слушает разговор двух родителей. Отец сообщает маме, что приезжает из заграничной командировки Вольфсон и говорит (а я слушаю!): «Я придумал такой стишок:

Рудельсон приснился сон,
Что приехал к ней Вольфсон
И привез подарочки заморские…».

Рудельсон была сотрудником библиотеки. Я выслушал этот стишок, запомнил, по своей наивности подумал, что ей будет очень приятно услышать его, никому, естественно, ничего не сказал, и бегом отправился туда, где стоял этот огромный библиотечный стол. И в присутствии всех сидящих за столом работников библиотеки (не знаю, присутствовала ли Рудельсон) продекламировал эти стихи. Я думал, что все сейчас начнут хлопать в ладоши. Меня поразила гробовая тишина, у всех натянутые лица. Я абсолютно не понимаю, в чем дело, и тут же убегаю.

Для меня это был эпизод, я заигрался, забыл обо всем, а когда я вернулся домой, папа посмотрел на меня, на маму и сказал: «Рахиль, Боже мой! Какой он у нас еще глупенький!». Вот так. Отец был очень молчаливый человек, поэтому я это запомнил совершенно четко.

Из Бобруйска в Минск

В моей памяти сохранилась библиотека в Бобруйске, в которой работал отец, я совершенно четко ее представляю. Она размещалась в здании школы. Жили мы в комнате при библиотеке. Из Бобруйска в Минск мы переехали в 1922 г.

В Минске мы жили сначала в деревянном двухэтажном домике на углу Магазинной улицы, вы, очевидно, не знаете, где это. Это наискосок от стадиона «Динамо». Еще сохранился дом, напротив которого мы жили – красное трехэтажное здание. В одном квартале от нас был Виленский рынок, а там дальше – вокзал.

На втором этаже нашего дома (может быть, он был в виде мансарды, не помню) жила семья, там были взрослые девочки, которых я обожал и которые ко мне очень даже неплохо относились. Мы подружились. И позже, когда мы уже жили на углу нынешних Красноармейской и проспекта, и когда они были уже барышнями и ходили в Сад профсоюзов с молодыми людьми, мы там всегда встречались. А Сад профсоюзов был на углу теперешней улицы Янки Купалы и проспекта, напротив была электростанция.

В 1924 или в 1925 г., я сейчас точно не помню, мы переехали жить в здание на углу Красноармейской и проспекта; оно и сейчас сохранилось. Наши окна выходили на водонапорную башню, которая раньше находилась в углу сквера рядом с нынешним Домом офицеров.

Библиотека

Когда строилась новая библиотека, отец пропадал целые дни на этой стройке. Целые дни!

Он очень гордился тем, что ему удалось выбить это здание. Ему нравилась его архитектура. Архитектор Лавров, если вы помните. Когда библиотека была построена, мы переехали туда жить. Наша квартира, очень небольшая, размещалась на втором этаже. Прямо из квартиры вела дверь в кабинет отца.

Отопление в большом новом здание библиотеки никуда не годилось, да и топливо того времени… Это был торф, мокрый непросушенный торф, который сушился во дворе библиотеки. Когда привозили торф подводами в первое время, а потом машинами, его складывал в штабеля. Я тоже принимал в этом участие, и отец давал мне за это 20 копеек. Он понимал, что труд не должен быть бесплатным.

Вообще, библиотека и холод у меня с тех пор неразрывно связаны. Дело в том, что отец был очень щепетилен. Истопнику дяде Шахотько строго-настрого было запрещено топить «голландку» в нашей квартире библиотечным торфом, а маме так же строго запрещено просить его об этом. У нас было ужасно холодно. И я выходил греться в коридор у «голландки» из белого кафеля.

Папа и его друзья

Папа проводил на работе все время. Обедал он дома, но я не наблюдал за тем, как его мама кормила, просто даже не помню, как это происходило. Помню, что уходил из квартиры рано и возвращался, когда уже было темно.

…Вот интересная деталь. Отец говорил на белорусском языке. Он его обожал и считал, что в библиотеке надо говорить на белорусском языке. В обязательном порядке! Когда папе звонили, он всегда отвечал: «Калi ласка». Все это было слышно, потому что квартиру от его кабинета отделяла простая дверь.

Из друзей отца я помню четырех человек. Это Вольфсон, я о нем уже говорил; Дыло, он был директором Белорусского государственного театра, ректор БГУ Пичета и художник Смелянский.

Владимир Иванович Пичета официально вызвал Симановского из Бобруйска в Минск для принятия университетской библиотеки. Я передал в Национальную библиотеку ценнейший документ – письмо, которым был вызван в Минск отец. Не знаю, были ли отец и Пичета знакомы ранее, мы с отцом никогда не говорили на эту тему. Помню, что отец с огромным уважением относился к его деятельности.

А вы про Иосифа Дыло слышали? Я его обожал бесконечно, потому что он относился ко мне уважительно. Я же был совершенно необузданный ребенок! Я врывался в кожушке в его кабинет директора на втором этаже в театре и кричал во весь голос: «Дядечка Дыло! Я хочу на спектакль!». Он брал меня за руку, приводил в зрительный зал и усаживал. Директор! С каким же уважением нужно было относиться к людям, чтобы сопливого мальчугана раздевать у себя в кабинете и вводить в зрительный зал. Потрясающе!

Смелянский написал чудный портрет моего отца. Я думаю, что этот портрет погиб во время войны. Смелянский уехал в Биробиджан, к сожалению моих родителей. У отца были большие друзья и в библиотеке – Нина Борисовна Ватаци, Юлия Осиповна Бибило и другие.

Учителя и товарищи

Я учился в русской школе № 4. Это была чудесная школа, одна их лучших в Минске. Здание было напротив каланчи, прямо через дорогу от библиотеки. Сейчас, если бы оно существовало, оно находилось бы как раз напротив входа в метро, ст. Октябрьская. За ним, к улице Энгельса, шло несколько жилых домов.

Несмотря на то, что школа была русская, мы были грамотны по-белорусски значительно лучше, чем по-русски. Это было заслугой чудеснейшей Натальи Кастусевны Успенской, которая внушила нам любовь к белорусскому языку. Преподаватель русского языка и литературы, Григорий Макарович Гутковский, сокращенно Грымагут, был очень хороший человек, очень добрый, но в смысле преподавания, можно сказать, в подметки Наталье Кастусевне не годился.

Запомнился учитель Станкевич своим грозным, но очень интеллигентным видом, белорус такой настоящий. И, конечно, мы обожали Владимира Михайловича Самусевича, который пришел после Станкевича, когда я был в пятом или шестом классе. Это был потрясающий человек! Именно благодаря ему наш класс начал по-настоящему заниматься.

У нас была совершенно замечательный преподаватель химии Ревекка Гиршевна, очень больной человек, инвалид детства. Она блестяще знала химию и привила нам любовь к ней. Мы ее все очень любили. Уже после войны, когда я приезжал в Минск, мы вместе с моим товарищем Иосифом Залмановичем Фишером (я думаю, это самый выдающийся белорусский физик) всегда навещали Ревекку Гиршевну, нашу любимую, замечательную, нашу несчастную учительницу химии.

…Ни папа, ни мама никогда в школе не были. И меня они никогда в школу не водили. В «нулевку» и в первый класс меня водила тетя Поля, младшая сестра папы, которая некоторое время жила вместе с нами. Закончил я школу в 1936 г. А дальше я мечтал поступить почему-то на химический факультет. Может быть, потому, что моя мамочка активно работала в этой области, возможно, на мое решение повлияла Ревекка Гиршевна. Поступил же я в Высшее техническое училище.

Самым большим другом моего детства был Павел Грудинский. Его тетя – замечательная белорусская актриса Лариса Помпеевна Александровская. Павел дружил с Юрой Коласом. У Якуба Коласа было три сына – Михась, Юра и Данила. Юру я обожал. Он погиб во время войны. Михась жив, я недавно видел его выступление. Моя жена, незабвенная Маргарита Эдуардовна, была очень близка с женой Данилы – Зариной Владимировной. Какая красавица! Какой потрясающий, очаровательнейший человек! У нее двое деток от Данилы, дочь и сын…

«Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток…»

Как мне хорошо, дорогие мои! Я давно не погружался в такие воспоминания…